Логотип

МЕССИДЖИ,

которые мы посылаем народу и миру

В свое создание художник вкладывает  профессионализм, мысли, душу. В документальный фильм "Осень волшебника"  Рубен ГЕВОРКЯНЦ – режиссер, давно вышедший из статуса, нуждающегося в "маркировке" и перечислении регалий, вложил сердце в буквальном смысле, хотя все смыслы этого слова хороши. И дело не  в том, что в картину вошли кадры из кардиооперации, перенесенной режиссером в период работы над ней. Именно сердце художника позволило сделать не просто фильм о Тонино Гуэрре, но фильм о человеке вообще – об истоках, о вечности и миге творчества, тысячах тончайших нитей, сплетающихся в одну золотую парчу Культуры, о любви и мудрости.

15 мая в резиденции главы государства за фильм " Осень волшебника "  Рубену Геворкянцу, а вместе с ним и всей небольшой творческой группе будет вручена высокая награда – Премия президента, завоеванная в суровой конкуренции. Ибо премия эта  не расписана по принципу "всем арт-сферам – по серьгам", а дается одна-единственная – за главное достижение в сфере искусства за два прошедших года.

— Вас можно поздравить с высокой государственной наградой, Рубен Степанович. Как встретили это известие?

— Отважно. Я уже начал новую картину. Давно понял, что женщина и мужчина – совершенно разные планеты. Но мужчинам кажется, что они планету женщин давно распознали и завоевали, а это не соответствует действительности.  Эту планету понять и завоевать невозможно.  Я считаю, что женский мир намного интереснее и глубже, чем мужской.  Вот и хочу в какой-то мере раскрыть, что такое женщина. Мой новый фильм – это монологи,  20-30 женских монологов, которые будут рассказывать о любви, о жизни, о мировосприятии.  А параллельно с этим будет  идти еще одна тема. Знаете ли вы, что у Селимского перевала есть потрясающее плато, которое населено чистокровными армянами – совершенно рыжими. Все рыжие – мужчины, женщины —  я такого не встречал!  Так вот, живут они при полном матриархате. Вот я и хочу совместить женские откровения с их разговорами. Вот такая картина, которая будет называться "Планета женщин".

— И все-таки поговорим о картине, которая приносит вам, если не ошибаюсь, уже четвертую высокую награду.

— Этот фильм мы задумали снять с моим сыном Ваге. С Тонино Гуэррой я был знаком очень давно, еще с параджановских времен. Спустя годы, когда я снимал фильм о Параджанове, в Париже  встретился с Гуэррой, он дал мне интервью, посмотрел картину и сказал, что "это потрясающе". Потом он пригласил меня на свой юбилей, а когда приехал к нам на фестиваль, я подошел к нему с предложением сделать фильм о нем. Он очень обрадовался, хотя о нем снято где-то шестнадцать картин. Мы достали деньги – это киностудия "Айк", частная киностудия "Пайт" моего сына  и компания "Шарм". Я благодарен Рубену Джагиняну, который финансировал фильм, вряд ли надеясь, что этот проект может принести деньги. Однако впервые за историю армянского телевидения канал "Армения" приобрел за деньги право на один показ фильма.  Сейчас его собирается купить "Дискавери", и там речь идет о совсем иных суммах…

Итак, мы отправились – сначала я, потом группа подъехала — в Пенабиле, где живет Тонино Гуэрра, и в течение полутора месяцев снимали. Я впервые работал с сыном, и это оказалось очень трудным делом. Мы спорили до хрипоты, до рукоприкладства – он видел картину в одной стилистике, я — совершенно по-иному. Правда, потом находили золотую середину, и это было очень здорово. Оператором  у нас был Самвел Бабасян, мой бывший студент, ассистентом — Арпине Симонян, которая делает передачи на телевидении. Мне Тонино все время говорил: "Ты не сможешь сделать такую картину, как о Параджанове" — и я понимал, почему. Он слишком… благополучный, что ли, в его жизни как бы нет драмы.

Первая премьера фильма прошла в Ереване – приехал сам Гуэрра со своей выставкой. Вторая в Венеции – потрясающая, с такой публикой!  И картина пошла. Первый приз она получила на известном фестивале  в Ханты-Мансийске.  Завоевала приз "Золотой бубен" и даже деньги.  Второй – это был фестиваль "Новое кино – 21 век" в Москве — тоже Гран-при. Потом уже на "Листопаде" в Минске получили как "Лучший документальный фильм СНГ", были номинированы на "Нику". Вим Вендерс после просмотра сказал: "Практически  это про всех нас — о тех, кто "прошел под аркой и кто нет".

Я очень волновался, как воспримет фильм сам Гуэрра. Он в это время был в Джермуке — поехали к нему. Он был в восторге, за одним исключением: сказал, мол, вот это живое сердце очень бьет по нервам, люди будут отворачиваться, закрывать глаза. Оказалось "фифти-фифти":  европейцы — народ нежный — закрывали, у нас и в России воспринимали нормально. Мы показали картину в Америке — ее посмотрел Роберт Редфорд, сейчас  будет смотреть Мэл Гибсон… Есть планы, о которых  говорить раньше срока не хочется.  Самое главное, эта картина вне поколений, это мои эмоции, эмоции поколения моего сына…

— Ваша картина  много шире образа Тонино Гуэрры. Вы видели ее такой с самого начала?

— Документальное кино тем и ценно… В игровом кино написал сценарий, и все четко и ясно, хотя какие-то повороты возможны.   А документальное  – ты из одного и того же материала можешь сделать несколько совершенно разных фильмов.  После операции на сердце я еще пару месяцев не мог подойти к картине – просто  садились с Ваге и говорили, говорили… У нас был очень хороший монтажер – Лева Ахвердян, музыкант, профессиональный исполнитель… Так что это было настоящее совместное творчество. 

— Вы сказали, что картину купили и собираются покупать разные компании.  Выходит, даже в наших реалиях документальное кино может приносить не только славу, но порой и деньги?

— Может, но, к сожалению, у нас нет этой культуры.  Хотя я сто раз убеждался: народ документальное кино любит.  Почему люди любят смотреть сериалы – некачественные, ужасные, хорошие – не важно какие? Потому что сериалы приближаются к документалистике. Просто их изготовители не знают одной простой вещи – правда жизни не есть правда искусства. Они пытаются снимать "правду жизни", а наш народ не ставит различий между персонажем и исполнителем. Ко мне, например, иногда даже приходят для разборок после того, как в сериале я сыграл вора в законе.

— И что вас подвигло на увековечивание такого "героического" образа?

— Вот Армен Медведев снялся в сериале.  Я его спрашиваю: зачем? "Захотелось!" Мне тоже захотелось  Я же работал когда-то как актер, в детстве даже играл у Бек-Назарова. У Аджемяна делал комедийную роль. Арман Котикян тогда сказал: "Теперь я могу умереть со спокойной совестью".  Но дело не в этом. Когда я прочел сценарий, понял, что он сделан несколько иначе, чем другие наши сериалы.  Здесь добро очень конкретно борется со злом – ни в одном сериале этого нет.  Теперь у этого сериала продолжение – тридцать серий съемок в Америке. Кстати, американцы его тоже видели и даже предлагают сняться в американском сериале. Видимо, публике импонируют герои "с прошлым", но со своим понятием о справедливости.

— Как знаменитый кинодокументалист переквалифицировался  в сериального Робина Гуда на пенсии…

— Что-то вроде этого… Но это неважно. Важна наша картина. Мы представили ее на премию президента и благодарны комиссии за то, что они подошли объективно. Честно говоря, этот фильм — редкий случай, когда я смотрю собственную картину и по-настоящему переживаю. Когда мы делали ее, умер Антониони и его образ стал в фильме черно-белым … Слава богу, что Тонино жив. И продолжает работать! Собирается открыть прямой авиарейс Ереван – Римини. Подарил нашему городу фонтан. Сейчас надо его перевозить и ставить.

— Президентскую премию вам дали после того, как фильм получил крепкое признание. Есть чувство, что нет пророка в своем отечестве? Ведь "Время собирать камни" – не будем сейчас  вдаваться в художественный анализ – на госпремии прокатили…

— Прокатили. Тогда появилась статья  с подзаголовком: "Этому фильму могли не дать госпремию только турки". Дело в том, что некоторые члены комиссии — просто апологеты Левона Тер-Петросяна,  а картина все-таки против того АОДа, в который  в итоге превратился наш "шаржум". Роберта Кочаряна же убедили, что "она против всех".  А она "не против" – это просто правда. Мне кажется, в любом случае этот фильм останется. Пройдет лет десять, люди увидят и поймут, как все было – политика, экономика, Карабахская война. Эту картину показал Швыдкой, канал "Культура" –  невероятная вещь, тем более что там тема Карабаха, каналу угрожал конфликт с азербайджанцами.  Что до "нет пророка в своем отечестве"… Мне грех жаловаться, но вы правы. Все приходится пробивать.  Недавно на одном мероприятии моего брата спросили, как вас представить. Он ответил – кинорежиссер, лауреат Нобелевской премии. Так и объявили. И никто не отреагировал… Утрачены знания, критерии.

— Ну, одно "знание" есть точно –  всеми силами стремиться получить хоть какое-то признание вне отечества, чтобы в отечестве по крайней мере тебя заметили.

— В чем проблема, с которой я борюсь уже двадцать лет? Не хочу называть имен, но, к сожалению, когда наши режиссеры возвращаются с фестивалей – то получил, се получил – это же большей частью сказки.  Мне неудобно заниматься этими вопросами, но есть же интернет, свободный доступ к такого рода информации. Врут — и не краснеют! А сказки об их "наградах"  остаются в прессе.

— Кстати, о наградах. Грядет Госпремия, и в Союзе театральных деятелей уже возмущены тем, что кино и театр вновь оказались в одной обойме и, скорее всего, печальная история  "ни тому, ни другому" повторится.

 — Состав комиссии по госпремиям необходимо менять! Существующая наполовину состоит из некомпетентных людей. Мы уже устали обращаться. Сейчас новый президент — мы обратились снова.  Кино и театр " в одной строке" — это абсурд! Я собираюсь позвонить председателю СТД – напишем совместное открытое письмо. Там сидит, как вишап на источнике, одна дама, бывший секретарь райкома, которая считает, что все решает она. Сейчас мы буквально боремся за звание для одного режиссера – министр культуры, я. А она заявляет: "Нет, он пока не дорос!" Что это такое?!  Только больной человек может театр и кино внести  " в одну графу". Поэтому столько лет никто ничего не получает.

— Буквально на днях Давид Мурадян вспоминал свою статью десятилетней давности, в которой панорамирование названий нового армянского кино складывалось в сплошной фильм ужасов, и утверждал, что за это время ничего не изменилось. Тематическая беспросветность армянского кинематографа удручающе очевидна. Вы видите выход из ситуации?

— Я знаю, как должно быть.  Собираются сценарии, мы делаем отсев, скажем, три представляем на госкомиссию. Так делается везде в мире. Но государство должно формировать посыл, если оно является заказчиком. Государство дает деньги и говорит, допустим, нужен патриотический, фестивальный, детский, юношеский — какой угодно, фильм.  А что получается? В прошлом году Минкульт  впервые запросил детско-юношескую тематику. Начали собирать сценарии на эту тему.   Ваге представил сценарий и получил госзаказ. В двух словах: два двенадцатилетних мальчика, армянин и азербайджанец, Карабахская война. Есть антивоенная тема, нет примитивного "я хороший – азербайджанец плохой". Так должна строиться идеология кинематографа, если это госзаказ.

Вот сейчас делается фильм – я, кстати, выступал против: в деревне брат и отец зарубили топором девушку за то, что она влюбилась " не в того". Атавизм какой-то! Может, где-то это и случилось, но зачем делать об этом картину, что это, так типично?  У нас есть режиссеры, которые работают только на Запад, который их спонсирует и хочет видеть Армению  и армян нищими, дикими папуасами.  Или еще один фильм, который запускается, где герой в конце вешается. Другой фильм моего коллеги, который, кстати, взял приз на фестивале: вся Армения – бомжи и два мертворожденных ребенка в финале. И это мессидж, который мы посылаем народу и миру?! Так же нельзя! Я не против правды, но надо же хоть иногда нести разумное, доброе, вечное. Нельзя же все время тыкать свой народ мордой в грязь.  Вот мы проводим ежегодный фестиваль молодого кинематографа "Менк", и каждый раз обнаруживаются по-настоящему одаренные ребята. Им надо не только создавать условия, возможность работать, но и реально направлять.