Музыка подкатывает какой-то вязкой, густой волной, поглощает, обретает краски — цвета охристой пустыни Востока и багрового заката над ней, и сквозь алое марево голос отшельника пробивается вверх, к суровому и грозному Богу. . .
В одиночестве своей комнаты, сидя перед компьютером, армянский композитор и певец Ваан АРЦРУНИ реставрирует, перекладывает на ноты, оркеструет ассирийскую музыку времен первых христиан.
"Пару-тройку лет назад задумали делать четырехсерийный фильм об ассирийской культуре, — рассказывает Ваан. — Автором сценария стала наша Лина Якубова, а режиссером — Артак Авдалян. Он и предложил мне делать музыку. Весь материал — шесть с половиной часов — литургия и ритуалы несторианцев. Это был научный орден, они в основном занимались переводами и распространением христианства. Дошли аж до Китая. Интересно, что в Армении они тоже есть. На протяжении веков эта музыка никогда не была записана, сохранялась изустно. Сегодня в Иране, на озере Урмия, живет небольшой анклав, там у них есть церковь. Я настоял на том, чтобы из Урмии приехали два священника, отправляющие эту литургию, и в течение нескольких дней мы записывались в студии Союза композиторов. Надо было их видеть! Они приходили на запись в полном облачении, как на священнодействие".
Это сотрудничество в кино вылилось в два диска, древнейшая ритуальная музыка впервые обрела "профессиональное" звучание. Ассирийская музыка отныне является миру в трактовке армянского музыканта.
В устах Ваана Арцруни фраза: "Мне интересно интересное" — вовсе не звучит тавтологией, когда "масло масляное". Мне понятно, о чем идет речь.
В этой семье свято чтят родовые традиции, и когда школьный порог остался позади, медицинский институт казался безальтернативным. Образ рок-музыканта с гитарой и в берете Че Гевары тогда едва-едва намечался.
"Я учился в меде, но дружил с политеховскими ребятами, которые ездили по деревням, собирали фольклор, а потом все это играли на гитарах, и это было удивительно романтично. До этого к определенным вещам у меня было вполне отрефлексированное отношение — тогда не было рабиса, но все эти "тнгл-мнгл" убивали. А тут все совершенно иначе, и от того, что это делалось спокойно, без фанфар, воспринималось страшно обаятельно, и у меня пошел крен в эту сторону".
Тогда Артур Месчян посоветовал ему — хочешь приблизиться к этой музыке по-настоящему, пойди в церковный хор.
"Мы с другом снаряжаемся и едем в Эчмиадзин, а тогда пела Лусине, и это была магия, сакральное состояние. Выйти непросветленным нельзя было — она начинала светиться на твоих глазах. Это не романтические переживания: надо единожды увидеть, чтобы понять — это реально может что-то в человеке изменить. . . А еще тогда был Бато, который с друзьями строил "Киликию". У них был клуб — ребята, которые ходили по Армении, церкви отрывали из земли. А потом меня повели в крыло геологии Академии, там сидят мужики, человек двадцать, в том числе Миша Мкртчян, студент консерватории. Дальше хор "Нарек" — геологи, физики, лирики, шизики. Это были уникальные люди — настоящие интеллигенты, и каждый по-своему колоритный. Они пели средневековую музыку, и я в это дело включился. В то время в советской стране другого, именно мужского хора, то есть в той форме, в какой это делал Комитас, не было. Мы записали "Патараг", исполняли со сцены".
Комитас — каждый раз Ваан произносит это имя с особой улыбкой, смакуя "причастный хлеб". Комитас — вечная любовь. Такие прозрачные песни на стихи Комитаса сложились в диск — один из восьми из арсенала Ваана Арцруни — и даже оказались взятыми на вооружение музыкальными школами, сеющими разумное, доброе, вечное. Вместе с друзьями он издал замечательно оформленный сборник стихов Комитаса — с редкими фотографиями, с рисунками самого композитора. Но когда тот самый Миша Мкртчян пришел к нему жарким летним днем, речи обо всем этом еще не было.
"Миша приходит ко мне и говорит: "Пойдем на прослушивание в консерваторию, ты солируешь в хоре, в общем, надо. . . " Мы приходим, сидят солидные люди, в том числе Гоар Гаспарян, я пою. Потом меня подзывает Гоар Михайловна и говорит: "Запишешься ко мне?" Я спрашиваю, "Что это значит?" Мне отвечают: "Гоар сказала?! — так не бывает". Потом Миша сказал: "Пошли пить — ты поступил в консерваторию, на подготовительное". Вроде бы не мой мир — одно дело увлечение армянской музыкой и реальный интерес к року. . . Но я вляпался. Гоар Михайловна перевела сразу на второй курс. Потом как-то она меня позвала: "Я вижу, у тебя сердце не лежит, не представляю, что ты будешь делать в оперном театре. Я, конечно, тебе этого не прощу, но делай, что хочешь".
И Ваан Арцруни активно взялся за "что хочешь". Правда, не сразу — пришлось еще после консерватории оттрубить два года военврачом в Сюнике, в те самые-самые годы.
Восемь дисков, из коих пять радикально друг от друга отличающихся: Комитас, рок, инструментальная музыка, выпущенная в Австралии "Армения" — фотоальбом, в который вошел музыкальный сборник с шараканами в исполнении Анны Маилян и музыкой Ваана Арцруни. Концерты — сольные, со своей группой, с Артуром Месчяном, с Анной Маилян — с музыкантами самых разных направлений. На концерт, как на работу, при этом — "Радость с заглавной буквы".
Лет семь назад, после записи диска Inno Melenium, я делала с Вааном материал, который озаглавила, казалось, любимой его цитатой — "Не соратника ищу, а сорадователя!" Тогда любая музыкальная студия отдыхала перед его квартирой — сюда приходили и приходили музыканты и немузыканты с инструментами, с нотами, с идеями. Теперь картина совсем иная — сегодня Ваан Арцруни сидит один перед компьютером, стремясь найти алгоритм для новейшего барочного звучания европейских, индуистских, японских, африканских инструментов, собрать их в единой гармонии. Куражу стало явно меньше. . .
"Мне кажется, за эти годы я воплотил все формы сценического перформанса, которые хотел освоить. Когда все это ощущаешь, куражу меньше. Сейчас вот увлекся электронной музыкой. А то, что происходит вокруг. . . Как там? — "все, что не убивает, помогает выжить". Этот полный декаданс, обнуление всех ценностей вокруг — это помогает, то, что не обо что опереться "и некому руку пожать", реально — не с кем поделиться тем, что тебя волнует, я имею в виду творчески. То, что происходит, это же нельзя назвать плохо — никак! Мы входим в фазу бездны. Хорошие музыканты — они задыхаются и уезжают. Все те музыканты, с которыми мне удалось работать и которые уехали, у них реально все хорошо. Имею в виду в профессии. Все добились успеха, все удовлетворены — они себя чувствуют сопричастными к чему-то. А для человека, который занимается сценической деятельностью, необходимо ощущение, что это нужно не только тебе. Иначе ты замыкаешься в себе, начинаешь думать: "Вот я такой исключительный. . . " — а это бред! Не дай Бог докатиться до этого".
И все-таки, памятуя о временах, когда Арцруни вел программу "Саботаж" на нашем главном телевидении, вообще частенько появлялся на экране и каждый знал лицо под черным беретом, не могу удержаться от вопроса об этом сладком слове "популярность".
"Я прекрасно понимаю: то, что я делаю, никогда не может быть популярным. Во всем мире рок-музыка стала профессиональной, это серьезная культура, часть музыкознания, в которой остались только те персонажи, которые нашли формы интеграции в традиционную большую культуру. Планка поднялась и очень высоко. А у нас это всего лишь хобби. Соответственно — отношение публики — на 5 тысяч драмов. А работа на телевидении. . . Я четко представляю, как из "Кармир гязара" сделать "культурный прецедент". Благодаря личному опыту, технология понятна до последнего винтика. Сейчас представить себя внутри этой технологии не могу — просто начну себя меньше уважать. Мое нынешнее состояние мне намного дороже".
Сегодня погоду на телевидении и в том, что принято называть культурой, делают совсем иные люди, нежели те, кто еще в недалеком прошлом говорил с нами с экранов о совсем иных материях. Эти новые действительно прекрасно знают, как — что из "арамуси гязара", что из Комитаса — сделать статью дохода. Остается надеяться, что людей, которым интересно интересное, не отменят никакие времена. Даже более рыночные, чем наши.
Menu
