Когда задаешь себе вопрос, кто из наших современников больше всего подходит под определение классического интеллигента, то прежде всего на ум приходит Перч Зейтунцян. Интеллигентность сквозит во всем его облике – в умении общаться и выслушивать своего собеседника, в одежде и жестах. Сама его внешность не может не привлечь внимания: сухощавый, статный, истинный европеец со светлыми глазами, в которых порой (если он чем-то рассержен) сквозит непокорность. А чаще всего эти светлые глаза излучают ровный теплый свет.
Он вошел в армянскую культуру стремительно и вместе с тем тихой походкой грустного человека, как будто существовал в ней всегда. Так, впрочем, оно и было. Потому что его ждали — и не только в литературе. Проза Перча Зейтунцяна – от первого еще несовершенного рассказа "Подарок", первой книги, увидевшей свет в 1956 году, его переводов, до самых последних нынешних повестей и рассказов – полна энергии, напряжения, высокого смысла. Он привнес в армянскую прозу собственные ритмы и краски. "Самый грустный человек", "Легенда о разрушенном городе", "Не смотри в зеркало", "Остановись, шар земной", "Встать, суд идет" и другие его повести и пьесы поражают особым способом мышления, своеобразием видения. Их автор – повелитель странного мира – реального, но словно бы пропущенного сквозь некую линзу, излучающую гротескный, измененный авторским глазом свет. Он говорит фразами, не описывающими, а вскрывающими явление, человека. К тому же у Зейтунцяна особый писательский аппарат со своими признаками литературной техники, умением заострять психологические детали, выразительность и тонкость мысли, богатство собственного словаря и способность слышать и воспроизводить прямую речь. Все его книги свидетельствуют об этом.
Но особенно значителен вклад Зейтунцяна в области театра, где каждая постановка по его пьесам становилась событием. Подобное случайностью не бывает — случайности такого уровня парами не ходят. С первых же его пьес, осуществленных еще в середине 60-х годов прошлого столетия, режиссеры считали для себя честью ставить Зейтунцяна. Не потому, что заведомо гарантирован успех, – потому, что ставить его было интересно. Его пьесы поднимали острые вопросы бытия, исследовали драматические события истории и нашего бурного XX века, полные страсти и трагизма. Кто из современных армянских драматургов с такой философской глубиной, убежденностью и страстью умеет читать письмена судьбы своего народа? Все это и выделяет Зейтунцяна как явление армянской художественной культуры с отчетливо проступающей печатью времени.
Не случайно замечено, что подлинную историю человека пишет не историк, а художник. Имеется в виду "человеческая" направленность исследовательского поиска, которую диктует писателю сама специфика художественного творчества. Не хроника исторического события, но его глубинный исторический смысл, не описание исторической личности, но раскрытие ее внутренней, духовной биографии волнуют писателя и тогда, когда он обращает свой зоркий взгляд в даль минувшего.
Путем постижения мира и человека в мире идет Перч Зейтунцян. Верный себе, он, как правило, решает историческую тему в повести, превращая ее затем в пьесу, и бурным оживлением этого жанра театр во многом обязан Зейтунцяну.
Об одной из самых драматических страниц истории повествует зейтунцяновская пьеса "Легенда о разрушенном городе", которая с огромным успехом была поставлена на наших театральных сценах. В этой пьесе идея государственности, необходимости ее защиты для жизни страны, оказавшейся в тисках могущественных империй, выражена в сложных переплетениях судеб, социальных противоречиях. Крепкая композиционная структура, точная расстановка противоборствующих начал придают пьесе напряженность, помогают воссоздать атмосферу острой борьбы в раннефеодальной Армении.
Образ Аршака II – сложный, неоднозначный. Он жесток и способен на несправедливость, но в действиях своих чаще всего предстает как государственный деятель, озабоченный судьбами страны. Он создает свободный город Аршакаван. Но воцарившиеся вскоре здесь порядки, социальная несправедливость, обман, разрушают мечту царя. Город пал…
Острые социальные проблемы затрагивает Зейтунцян во всех своих пьесах, успешно идущих на сценах Ереванского драматического театра и на сундукяновской сцене. В основе некоторых пьес лежат реальные, чаще всего известные факты. Но у Зейтунцяна поразительное умение снимать с известных явлений налет обыденности, увидеть в них необъясненное. Каким бы тусклым ни было явление, под пером драматурга, пройдя сквозь плотные слои его размышлений, оно обретает новую связь. И потому кажется неожиданным. Зейтунцян знает законы сцены, тонко их чувствует, и потому любая тема получает у него неординарное решение. Кстати, и в его публицистике, и в набросках всегда ощущается острая мысль глубоко думающего человека.
Зейтунцяна, прошедшего большой творческий путь, и сейчас по-прежнему терзают вечные вопросы бытия. Он с прежней страстью стремится растревожить ими неподатливого сегодняшнего зрителя, не боясь насмешливого цинизма, воюет за высокие идеалы. Хотя говорит о них удивительно просто: "Я никогда ничего не требовал от человека, кроме добра и справедливости".
"Мы живем в момент великих потрясений, когда нет никакой стабильности, — заметил он однажды во время репетиций в Драматическом театре. – Наша жизнь трансформируется с небывалой в прошлом скоростью. Можно проснуться утром и увидеть, что мир, в котором мы живем, уже совсем не тот, каким был. В последних пьесах я как раз и хотел передать это чувство неуверенности и сиюминутности как в микрокосмосе семьи, так и обществе".
Какие вопросы тревожат Зейтунцяна сегодня? Что случилось с нами в новом тысячелетии? Почему наша история подвергается извращенному осмеянию? Почему мы позволяем издеваться над нашими традициями, плевать в родники культуры? Почему родной язык коверкается и заменяется сленгом? Почему мы оказались на периферии общественной и культурной жизни? Как стало возможным навязывать нам суррогаты западной культуры? Кто виновен в том, что агрессия космополитизма привела к насаждению новых идолов – культа денег, эгоизма и порнографии? Все эти вопросы в последнее десятилетие поднимал Зейтунцян на страницах республиканской прессы, в том числе в нашей газете. Все эти годы голос писателя был чист даже тогда, когда все камертоны поспешно убирались. Это дорогого стоит!
В эти нелегкие годы Зейтунцян сумел сохранить лицо, высказывая точку зрения, иметь собственную позицию по многим вопросам для сегодняшнего дня и дня будущего. Он избегает громких фраз, о творчестве говорить остерегается, видимо, считая его слишком интимным процессом. А на вопрос, счастлив ли он, отвечает, что абсолютно, так как ему многое удалось сделать.
Конечно, Зейтунцяну, как и всей нашей интеллигенции, жилось нелегко. Но он умеет и научил многих отворачиваться от суеты. Он не обзавелся сытым бытом, "нужными" связями, не жаловал официоз, к которому никогда не принадлежал, даже будучи секретарем Союза писателей и министром культуры РА. Он отдален от этого силой своей натуры, врожденной честью. Его независимость – тяжелая ноша, но она укрепляет душевные силы. А душевные силы рождают терпение и веру. Веру в предназначенность искусства, просветительство, жертвенность. С этим он и подошел к своему 70-летнему юбилею, с этим живет всю жизнь.
P.S. Редакция "ГА" поздравляет известного писателя, драматурга, искреннего друга нашей газеты с юбилеем и желает ему дальнейших творческих успехов и здоровья.