На первый взгляд штиль, казалось бы, — нечто спокойное и тихое. Словом, то, о чем можно мечтать. И в словарях термин этот подается как чуть ли не мертвая тишина. На армянский язык голландское слово это переводится как "идеальная неподвижность", "мертвое безветрие". Не будем обсуждать термины, может, в них все и впрямь идеально, попытаемся рассказать о том, что это такое в жизни, в море, в океане, особенно когда штиль длится два, три, четыре дня подряд.
ДА, ВЕТРА НЕТ И ТИХО КРУГОМ. В зените печет солнце. Ты прекрасно сознаешь, что находишься на палубе крохотного судна в центре гигантского круга стального цвета, обрамленного горизонтом. И куда бы в дрейф ни унесло твое плавсредство, для твоих глаз оно будет всегда находиться в центре этого круга. И ты всегда будешь видеть горизонт в такой же отдаленности. Но вот что необычно в штиле. Это сам океан, который весьма далек от этой идеальной неподвижности. Это фантастически живое существо всей своей сутью доказывает, что движение – жизнь. Казалось бы, не видно волн, даже белых барашков, но достаточно минуту-другую постоять на палубе — и ты чувствуешь себя этаким маятником. Это происходит даже там, где нет морского течения. Океан двигается, даже когда спит.
Мореплаватели по-разному описывают свои состояния во время длительного штиля. Чаще всего используют слово "смерть". Легендарный Френсис Чичестер (о котором я пишу вот уже более сорока лет, даже стихи написал о нем) как-то заметил: "Я предпочел бы умереть в шторм, но не в штиль". Для нас штиль – это разрушитель нашего графика. Правда, кажется, чего ныть, заведи мотор и дай волю бронзовому четырехлопастному винту. Ну, во-первых, до острова Барбадос уйма миль, т.е. надо за собой на буксире тащить цистерну горючего. Во-вторых, вся беда в том, что у нас нет мотора. Конечно, в реальности он есть и называется "Янмар", он родом из Японии. Но в то же время его нет.
ПРОСТО ПРОИЗОШЛА БЕДА. Случилось то, что нередко случается: сливаются, ударяются лбами сразу две, а то и три волны. Если такое происходит в непосредственной близости от судна, то ощущаешь нечто похожее на мощный взрыв. В ту ночь удар пришелся по самой середине яхты. Гайк Бадалян, на то и моторист, первым выразил беспокойство. Черт знает, может, от такой силы удара мотор застонал. Завел он мотор – заработал. Но вдруг все замолкло. Попытки завести его снова ни к чему не привели.
Час от часу не легче. А какое хорошее было у всех настроение! Шли на двух стакселях со скоростью семь с половиной узлов. Уже подсчитывали, когда дойдем до середины океана, а там и до самого Барбадоса, о котором так страстно мечтал ровно сорок лет назад (июнь 1969 года) Тур Хейердал. И вдруг… Зачем нам какой-то остров, если у нас нет мотора? Как войдешь в бухту, как пришвартуешься? И все это произошло, повторяю, ночью.
Лишь рано утром решили заняться мотором. "Армения" чувствовала себя неуютно, слишком нервно качалась, переваливаясь с боку на бок. Такое бывает при поднятых в безветрии парусах. И, конечно, при том самом мертвом штиле. Падая то на один бок, то на другой, паруса то вяло напрягаются, то уныло сворачиваются в гигантский рулон, хлопая фалами и бесчисленными концами друг о друга и об палубу, то уныло свисают, как неглаженые галстуки. И в таких вот условиях в темном трюме, где в самом центре судна припечатан к днищу мотор, а вокруг прорва цветастых проводов, труб, устройств, надо проводить ремонт. Это ведь только снаружи любая яхта выглядит красоткой с блестящими бортами, а заглянешь в брюхо — и ужаснешься. И вот в этом самом темном брюхе, согнувшись в три погибели, Гайк начал разбирать двигатель.
Не хочу углубляться в техническую суть дела, скажу только, что четверо суток, практически с утра до вечера, при треклятом штиле я постоянно наблюдал за этим, как оказалось, очень даже интересным процессом. Четыре человека – капитан Самвел Карапетян, моторист Гайк Бадалян, боцман Мушег Барсегян, старший рулевой Ваагн Матевосян во главе, конечно же, с Гайком, мотористом от Бога, выпотрошили бедный мотор, и сотни частей с мириадами разного калибра деталей оказались в ящиках и пакетиках. Возник вопрос: а сумеет ли Гайк расставить по местам все эти мудреные железяки.
ЕСЛИ КОРОТКО, ТО МЕТОДОМ ДЕСЯТКА ИСКЛЮЧЕНИЙ, подобно заправским профессорам-медикам, поставили диагноз, определив, что вышел из строя выхлопной коллектор. В одном из его инжекторов, которые впрыскивают топливо под большим давлением в цилиндр, оказалась трещина. Вот через эту трещину и просачивалась в цилиндр вода. А заменить блок нечем. Надо было сварганить специальный бочок, а также специальное устройство, чтобы установить их в узких щелях. И капитан блестяще смастерил их за сорок восемь часов.
Все это происходило на фоне медленного дрейфа со скоростью самого течения, которое в этих местах океана наблюдается на протяжении многих веков. А это всего один-два узла. Правда, время от времени появлялись порывы ветра, которые помогали нам. И тогда скорость доходила до трех, даже четырех узлов. Напомню еще раз, что по этому маршруту шли многие мореплаватели, в том числе и довольно знаменитые. Но для меня лично самым памятным было плавание легендарного Тура Хейердала на папирусной лодке "Ра", о котором я еще расскажу.
Когда в воскресную ночь 28 июня я отдам этот текст Арику Назаряну, чтобы он отправил по электронной почте, "Армения" будет идти на всех парусах. Таков прогноз погоды. И мы должны быть уверены в том, что на сотворенном руками экипажа "новом" двигателе мы сумеем причалить в порту Бриджтауна, столице Барбадоса. В противном случае нам все придется начинать сначала.
Естественно, на таком двигателе мы не собираемся (даже с божьей помощью) обогнуть когда-нибудь мыс Горн. Я уже связался по телефону с постоянным представителем Армении в ООН Арменом Мартиросяном и рассказал ему о случившемся. Армен в свою очередь связался со своим коллегой из Барбадоса. Нам нужно в порту Бриджтауна выделить место для стоянки, остальное мы решим сами.
Наконец мы вплотную приближаемся к заветной точке на нашем пути в океане — примерно 22,240 северной широты и 31,150 западной долготы. Это и есть центр "нашего" океана. В конце концов, пока мы идем – все наше. И океан, и даже штиль. Кстати, после долгого и мучительного штиля мы видим, как океан, слово бескрайняя пустыня, покрывается буквально на глазах дюнами с белыми отметинами. Это тоже наше.