"Ернек те айс нор тарин верч тар айи цаверин". . . Столько раз слышанная-переслышанная в разных исполнениях песня. Почему же зрители в зале вдруг повскакивали с мест, подняли вверх сжатые кулаки, не дав допеть, стали кричать "браво!"? Потому что голос стоящего на сцене крепко сбитого парня был полон такой страстной силы, что становилась заклятием, и вера в то, что страна наша действительно станет цветущим садом, исходившая от певца, накатывала на зрителя мощной волной. Таким запомнился мне впервые на посвященном 40-летию спарапета Вазгена Саркисяна спектакле-концерте Давид АМАЛЯН.
НА ЕГО ПЕРВЫЙ СОЛЬНИК, прошедший несколько лет назад в театре им. Пароняна, уже за две недели невозможно было достать билет. Два года назад состоялся еще один — в Большом зале филармонии. С финансированием помог тогда министр обороны Серж Саркисян. Нынешний, который состоится на сцене Национального театра 20 ноября, Давид решил делать своими силами и при поддержке друзей.
— На этот раз я решил ни к кому не обращаться, хотя очень благодарен Сержу Саркисяну за тогдашнюю поддержку, но, в конце концов, никто никому не обязан. В прошлый раз я пел под живую музыку — траты неоправданные. А потом понял, что тем, кто меня слушает — не люблю выражения "моя публика" — все равно, стоят ли у меня за спиной музыканты. Они слушают песню. В этот раз их будет примерно 20, из коих 9 — совершенно новые, и только 5 звучали в прошлом концерте. В этот раз я предпочел больше лирических песен. Старых — маршей, военных песен — меньше. Только одна старая песня, посвященная Вазгену Саркисяну, на слова Тадевоса Тонояна — "Страна наш храм". Иногда я пишу и на свои тексты, но в основном предпочитаю хорошую поэзию — Мецаренц, Шираз, Сагиян. Есть у меня и один постоянный автор — Агван Минасян — один из наших погибших товарищей. Есть еще песня, написанная на стихи матери моего павшего в бою друга.
ОН ЗАНИМАЛСЯ ПО КЛАССУ ФОРТЕПИАНО, увлекался джазом и композиторствовал. "Писать песни я начал очень рано, уже где-то к шестому классу. Так — детские поделки. Хотя когда слышу песни, которые сегодня наводнили эфир, иногда думаю, что сегодня можно и их исполнять. Шутка!"
Словом, образы джазовых пианистов, окруженных саксофонистами и контрабасистами на джем-сейшнах, будоражили его юношеское воображение, и завтра он собирался поступать в консерваторию на джазовое отделение. Но завтра. . . была война. И мальчишка, мечтавший о джазе, пошел не в консерваторию, а в окопы. Получил тяжелую контузию. Но "любить себя на войне" так и не научился. Как там, у Высоцкого: "Мне ответ подвернулся — извините, что цел. Я случайно вернулся, ну а он — не сумел. . . "
— Вот только не надо лепить из меня героя! В Карабахе я был с 90-го по 94-й, но с наездами в Ереван. И ничего выдающегося не делал. Просто мне повезло общаться, дружить с теми настоящими ребятами, которые были на переднем крае. Сейчас скажу запретную вещь — я скучаю по тому времени. Потому что тех отношений, того джигяра, наверное, уже никогда не будет. И при этом верю, надеюсь, мечтаю — не дай бог война. . . Знаю, тот, кто уходил на войну, не думал о том, чтобы стать героем, не думал о славе. Вообще слава никому, кроме Творца, не нужна. Гоняясь за славой, хочешь не хочешь начинаешь самовлюбляться. А самовлюблен тот, кто не любит окружающих. Эгоизм — самое страшное в человеке, особенно в мужчине. Эгоизм — это женщина в мужчине. . .
Ну как тут было удержаться от ответной любезности и не задать ответный запрещенный вопрос: если завтра, не дай бог, война, пойдешь, или тогда было меньше осознанности и больше мальчишества?
— Мы с ребятами часто об этом говорим. Кто-то из них недавно опять задал этот вопрос: интересно, если бы мы были совершеннолетними, пошли бы? Мне кажется, да. Хотя сермяга в этом есть — тогда было и мальчишество, страх отстать от тех, кто "настоящий". В любом случае, я думаю, честно признаваться в своем страхе лучше, чем показная храбрость. Тогда можно в любую минуту ждать предательства. У нас был боевой товарищ, очень любил поесть и часто говорил: не будет вовремя кормежки — предам родину. Он, я уверен, не предал бы, но такая искренность мне намного дороже, чем патриотизм тех авторов, которые сегодня по 50 песен о патриотизме успели написать.
Вообще когда сегодня по телевизору выступает кто-то — просто удивляешься: кто твой аранжировщик? У кого ты одеваешься? У кого делаешь маникюр?. . Послушаешь этого любителя маникюра — 90 процентов полное барахло. Пишут песни о родине и обманывают себя и всех. Я тебя сто лет знаю — когда страна воевала, эта родина тебя не слишком волновала. Откуда такая крепкая связь с айоц банаком? Я не имею ничего против, когда на заказ пишут рекламную песню о стиральном порошке. Его нельзя любить настолько, чтобы писать об этом песню, но если это приносит деньги — почему бы нет? Но если не любишь родину, не пиши о ней, чтобы заработать. . . Когда не любишь ни родину, ни стиральный порошок, но готов писать про что угодно — без разницы! — ради денег, — это гораздо опаснее. Лично я писать на заказ отказываюсь сразу — знаю, что не смогу. Если что-то рождается, так рождается, а иначе — я не играю.
С МЕЧТОЙ О ПИАНИСТЕ-ДЖАЗМЕНЕ ПРИШЛОСЬ РАСПРОЩАТЬСЯ — четыре года без тренинга у рояля дали о себе знать. Но консерваторию он все-таки закончил, правда, по классу шви в отделении народных инструментов. Хотя важным оказалось не это, а совсем другое: он сумел завоевать свою публику, не превращаясь в "трындящую голову" из телевизора в обрамлении трех аккордов и десятка полуголых девиц. Его аудиторией стали те, кто ценит в песне душу. Как-то, когда в присутствии замечательной певицы Анны Маилян спросили, знает ли она такого Давида Амаляна, она с удивлением ответила: "Давида? Конечно! Он же у нас такой — единственный!" А "неудобный" Рубен Ахвердян самолично приглашал на его прошлый концерт с телеэкрана. Так что об отсутствии приобщенности к "избранному кругу" попсы Давиду особо печалиться не приходится.
— Люблю, когда поют драматические актеры — они поют от души, чтобы довести до слушателя суть, чтобы ты воспринял текст эмоционально. Когда Фрунзик Мкртчян поет в фильмах или спектаклях — это чудо. А певцы иногда начинают демонстрировать "вокальные данные" и калечат слова. Но слова ведь писались не для того, чтобы ты ставил себе на сцене памятник. Именно текст диктует мелодию. Вот недавно мне понравилось одно стихотворение Шираза, сел к роялю — получилось что-то народное. Люблю песни Рубика Ахвердяна — столько написать и ни одной скучной. Люблю Артура Месчяна, Форша. А идеал, критерий в искусстве, человек вне времени для меня — Челентано. Конечно, контакты с шоу-бизнесом у меня есть — я вынужден их иметь. У меня даже есть друзья — Арсен Григорян, Мкртич Мкртчян, Лейла Сарибекян — дружим семьями. Но в целом я не могу найти себя в этом самом шоу-бизнесе. Не люблю ни шоу, ни бизнес — каждый по отдельности. А уж когда они смешиваются, вообще получается что-то очень сомнительное. Слишком много фальши. Поверь, это не потому, что "хорош виноград, да зелен". Не люблю лжи и показухи.
В ТОМ, ЧТО ЭТО НЕ ПРОСТО СЛОВА, у меня был случай убедиться. Когда в дом к общим друзьям пришло горе, Давид пришел первым. Он куда-то ездил, что-то организовывал, решал какие-то вопросы — негромко и четко. И исчезал задолго до того, как начинались благодарственные речи и тосты. И это у него получалось тоже ненавязчиво и недемонстративно. Он и дружит так — ненавязчиво, недемонстративно, но крепко и надежно. И адаптироваться ему в нашей сегодняшней действительности под знаком пира во время чумы бывает порой нелегко.
— И даже очень. Мы даже придумали сюжет видеоклипа — такой несколько сюрреалистический. Водитель такси подвозит незнакомых пассажиров к Ераблуру, а там ведь кругом рестораны, и ему велено подождать. Он засыпает в машине и ему снится сон: ребята, видя, что происходит вокруг, встают из могил, кладут свои плиты под мышку и. . . строем уходят. А в финале мальчик кладет цветы на могилы — Ераблур есть, он никуда не делся. Но надо объяснить людям — пускай во сне, — такая опасность существует. Ребята отдавали свои жизни за родину, и когда их показывают по телевизору — самая пустяшная вещь трогает. А когда в полночь звучит гимн на фоне нашего герба — ничего. Не знаю, что происходит с нашим государством. . .
НО И В ЭТОЙ, НЕ ВЫЗЫВАЮЩЕЙ ЭНТУЗИАЗМА АТМОСФЕРЕ Давид Амалян продолжает не просто выживать, но жить, растить двух сыновей, писать песни, иметь настоящих друзей — тех, с которыми связан одной военной судьбой, и тех, с кем можно делить большие творческие планы.
— Есть один очень серьезный проект, за который мы взялись. Это фолк-мюзикл. Еще два года назад у нас собралась очень хорошая команда — Жирайр Дадасян, Норайр Меграбян, Анна Маилян, не буду перечислять порядка пятидесяти имен. Я написал либретто, композитор Грикор Аракелян взялся писать музыку. Мы с азартом работали, а когда дело дошло до денег, все кончилось. Но последние два года способствовали тому, что я сам писал музыку. И сегодня мы уверены, что финансы найдутся, хотя речь идет о достаточно серьезных деньгах. Это фолк-мюзикл с какими-то джазовыми аранжировками на тему нашей мифологии. Когда с аранжировкой будет покончено, возьмемся за постановочные расходы. Мы хотим использовать народные ритуальные танцы, но в осовремененном варианте. Вокальных партий не слишком много — больше пантомима, балет. Сейчас мы работаем с известным хореографом и мимом Левоном Иваняном. Словом, столько приличных людей собрали, что есть надежда — что-то получится. Мы не хотим, чтобы это стало просто одной из очередных ереванских премьер.
Дай бог, чтобы этот проект удался — проект талантливых и интеллигентных людей, не способных с одинаковым энтузиазмом писать песни о родине и о стиральном порошке. И дай бог, чтобы очередной концерт Давида Амаляна прошел удачно. Потому что это — как лакмусовая бумажка. Когда у человека, рассчитывающего не на спонсоров, а на поддержку друзей, и не терпящего лжи и фальши, "складывается", это означает, что души наши, замерзшие в долгой темной и холодной ночи, еще живы.
Menu
