"Все мы делаем одно дело — выходим на сцену для зрителя", — считает Грант ТОХАТЯН
На творческом вечере в честь своего 50-летия Грант ТОХАТЯН показывал отрывки из фильмов, сцены из спектаклей, полюбившихся зрителю, читал новые монологи, которые зритель принимал восторженно. На творческом вечере в честь 50-летия актера выступали любимцы публики самых разных жанров. Грант друзей созвал, на любовь свое сердце настроил и оказалось, что и того, и другого так много, что остается испытывать ту самую "белую зависть", если только она существует.
— Сложно было психологически встретить "полтинник"?
— Я сел и ждал, что сейчас что-то произойдет. И ничего не произошло. Единственно — так же у меня было, когда исполнилось сорок: начинаешь подытоживать какие-то вещи, что-то получилось, что-то нет. А к юбилею готовился, потому что чувствовал ответственность перед своими друзьями, хотелось, чтобы в этот день рядом были все родные, близкие. В итоге оказалось, что их так много, что нужен большой зал. В Опере я был бы гостем, мой дом — это театр. Вот и выбрали Сундукяновский театр.
— Говорили, что к юбилею ты покажешь новый спектакль.
— Да, мы готовили его, но не доготовили. Уже в декабре поняли, что в том виде, в каком есть, его нельзя поднимать на сцену. Сейчас он претерпевает большие изменения — пьеса Армена Ватьяна, ставит Артур Саакян, и он был такой конкретно-юбилейный. В переделанном виде он войдет в наш репертуар и будет играться стационарно. Еще одну вещь мы делали с Ваграмом Саакяном. Идея родилась давно, но никак руки не доходили. Теперь мы с Арменом Амбарцумяном решили, что время пришло, и приступили к активной работе. Пока, правда, "застольный" период, работа с автором. Более того, коль скоро этот год у меня юбилейный, хочу реализовать два моих, так сказать каприза. Один спектакль — мы очень давно говорим о нем и никак не "добьем". На сей раз мы с Арменом поклялись друг другу — тем более что в августе ему тоже будет пятьдесят, так что, надеюсь, пресловутый "Буратино" наконец увидит свет рампы. Это будет третья вещь. И, если даст Бог и все будет хорошо, хотя бы приступим к еще одной работе. Вот это уже будет что-то из классических авторов.
— Мне приходилось слышать, что тебе предлагали роли в академическом театре, а ты отказывался, мотивируя "это не мое".
— У меня был разговор с Ваге Шахвердяном, мы даже говорили о нескольких пьесах, в том числе и о "Требуется лжец", которую я видел в гениальном исполнении Карпа Хачванкяна. Но пока это на уровне разговоров — Ваге Суреновичу надо адаптироваться к мысли обо мне, а мне приглядеться к этой форме, которая для меня практически темный лес. Я могу только смотреть, восхищаться коллегами, но это не мой лес. Конечно, хочется классического — не обязательно, чтобы это был Шекспир, классического с точки зрения театра. Посмотрим. . .
— Вы выдвигали Mea Culpa на госпремию? Ведь если исходить из заявленного сверху "критерия продюсерства", этот спектакль — самое оно.
— Нет, у нас вообще с государственными наградами отношения не совсем складываются. Была одна попытка выдвинуть на президентскую премию "Айбенаран", поскольку мы считали, что это лучшее и самое важное, что мы сделали. В ответ нам пришло письмо, в котором объяснялось и весьма категорично, что "Айбенаран" — это не совсем то. Если бы в ней говорилось о художественных недостатках или что дидактический материал выбран неправильно — с этим можно было бы соглашаться или спорить. В общем, мы решили больше не связываться.
— В последнее время много говорится о том, что благодаря своим связям вы пытаетесь выпихнуть какой-нибудь гостеатр с насиженного места и воцариться в чужом дому. . .
— У меня ощущение, что прикладывается много сил к тому, чтобы канонический театр и такие сборные команды, как мы, не дружили. Мне кажется, что мы и театр делаем одно и то же дело — выходим на сцену для зрителя. Я имею в виду не эстрадные ревю, а именно наш жанр. Мы пытаемся называться спектаклем, нам внушают — вы шоу. Но форма не имеет значения. Я не считаю, что один из лучших наших гостеатров, Камерный — это шоу-театр. А наши спектакли по форме — как бы продолжение Камерного. Я думаю, мы можем сосуществовать с каноническим театром и сосуществовать взаимовыгодно. Наша форма существует во всем мире, она вовсе не революционна. Сегодня многие встали на путь антрепризного театра, и мы приходим к мнению, что нам нужна еще одна сцена — свободная. Мы ведь не можем подолгу занимать площадку гостеатра. У них есть репертуар, свои планы, и, в конце концов, это слишком дорого. Нужна свободная сцена, и в этом смысле выиграет театр вообще. Это значит, что в каком-то фонде появится больше денег, которые пойдут на дальнейшие постановки.
— Тем не менее в театральных кругах постоянно курсируют слухи, что вот вчера Грант Тохатян сказал, мол, нужно закрыть такой-то театр, а здание передать им. Согласись, это резонно напрягает.
— Я похож на сумасшедшего? Это же колоссальная ответственность! Дайте мне театр — и он сразу "заживет"! В тех условиях, в каких существуют наши театры, это не-воз-мож-но! Я говорю о свободной сцене. И совершенно не считаю, что это должна быть сцена Национального академического театра. Поверь, я человек вполне адекватный. Но если у нас есть театр, который в "свободном" качестве функционировал бы более выгодно, давайте использовать его так. Нет такого театра — давайте строить. Я тоже готов вовлечься в эту работу — финансово, организационно.
— Между нами, девочками, говоря, вы общаетесь напрямую с первыми лицами государства. Вот пускай они посреди тотального строительства и раскошелятся на одно театральное здание.
— Можно постучаться в какую-то дверь и даже, может быть, получить добро. Но я не уверен, что все это сразу начнет окупаться и что в итоге нам не скажут, что вместо театра можно было построить детсадик или школу. Я знаю, что сейчас никак не функционирует очень хороший зал Общества глухонемых. Существуют бывшие дворцы пионеров, клубы культуры. Эти залы жалко терять. Можно привлечь таких, как мы, кроме пользы, вреда от нас не будет. У нас столько театральных зданий. Все ли они экономически и творчески себя оправдывают? Почему я, член СТД с 82-го года, ни разу не был ни на одном собрании, совещании? Может, если бы я был там, получил бы ответы на многие свои вопросы. Но мы не общаемся. Наше несотрудничество приводит к тому, что нас очень легко настроить друг против друга.
Вот я читал в вашей газете очень хорошее интервью с Сосом Арташесовичем. Но мы никогда не встречаемся, он не приходит на мои спектакли, несмотря на многочисленные приглашения. У него есть мнение о таких, как я, на мой взгляд, не совсем верное, порожденное именно отсутствием контактов. И это очень плохо, потому что его мнение — мнение абсолютного авторитета, столпа нашего театра. У нас нет никакого общения с Генрихом Ованнесяном. Заочно я знаю, что он относится ко мне без симпатии. Почему? Мне хочется узнать. Может, он скажет нечто, над чем я задумаюсь. Поэтому я очень благодарен и Шахвердяну, и Григоряну, и Хандикяну за предложения. Опыт показал, что при первом же контакте мы говорим на одном языке.
— А у тебя не складывается впечатления, что все попытки делать что-то всерьез ни к ему не приведут, что Большая Культура уходит безвозвратно?
— Это ощущение не покидает меня уже двадцать лет. К сожалению, революционная ситуация в нашей стране смела все на своем пути, и очень мало что восстановлено. А то, что происходит сейчас. . . Двадцать лет назад я считал, что мы уникальная страна, в которой к власти пришли поэты и писатели, первый президент был избран на волне всеобщей любви. Не знаю, кто еще может этим гордиться. И как же надо было постараться, чтобы буквально за пять лет твой народ начал тебя ненавидеть! Я и себя не понимаю — я ведь тоже частичка этого народа. Как можно было носить на руках, потом кричать "Вон!", теперь снова вопить "Ле-вон!" Я не могу понять, как он мог позволить себе выставить свою кандидатуру, и как могут столько людей одновременно утратить память. В меня на улице уже иногда плюют — мой же народ, мой зритель!
Приехать на родину Вано Сирадегяна и заявлять, что здесь родился самый великий армянский писатель после Гранта Матевосяна — это интеллигент говорит! Моя первая учительница, с которой у меня отношения на всю жизнь, звонила и говорила — больше никогда не приходи ко мне! А я поехал! Чтобы мне объяснил учитель — назвал хотя бы пять положительных вещей, которые могут заставить меня пойти на площадь. Победа в Карабахе? А какая партия, какой лагерь не проливал кровь? Роберт Кочарян, Серж Саркисян не воевали? Спасибо им всем за беспечное, по крайней мере без войны существование хотя бы моих детей.
Второе — где наша система образования, где те самые победившие интеллигенты, призванные развивать культуру, науку, куда они делись? Я уже не упоминаю о разговорах о заземлении энергии — вроде ничего не доказано, но Бог, он над всеми.
Я уже пять лет играю Mea Culpa, ее посмотрели более 200 000 человек, и моя учительница водила на нее своих коллег и друзей. Я в спектакле говорю: "Увидеть бы повешенным на высоком дереве того, кто руководил этой страной, продал ее и подал в отставку" — прямым текстом! И дело не в том, что я это говорю, а в том, что ведь за все пять лет никто в зале не встал, не бросил в меня камень, не возопил — "что ты себе позволяешь!". Восторженно аплодировали! Наверное, я плохой гражданин, но до сих пор в жизни не участвовал ни в каких выборах. На этот раз собирался отдать голос Ваану Ованнисяну — не скрываю, он мой друг, человек абсолютно интеллигентный, редкий эрудит. Но я проголосовал за Сержа Саркисяна, и только потому, что возник Левон, а Саркисян на сегодняшний день единственный реальный противовес этому жуткому дежа-вю.
Menu
