Не зная, не ведая об электронно-виртуальном общении, поколение послевоенных сороковых в прямом смысле общалось домами, в результате чего если у кого-то было три- пять- шесть друзей, значит, он близко знал всех их мам, пап, братьев и сестер.
ПОЛКОВНИК ПАЯЗАТЯН БЫЛ ОТЦОМ НАШЕГО ДРУГА ЭРИКА ПАЯЗАТЯНА, и потому мы хорошо знали полковника, а он знал нас. Помимо Паязатяна-старшего мы знали его сына — школьника Роберта и, конечно же, тетю Нору, жену полковника и мать нашего друга — студента. О них чуть ниже, а пока о том, почему полковник настоящий.
Прошел войну от первого до последнего дня, дошел до Рейхстага, расписался на армянском языке на стене канцелярии Гитлера, получил россыпь боевых наград, вернулся домой и продолжил службу, которая была ему не в тягость. Потому, что, во-первых, служить родине было смыслом его жизни, и во-вторых, тот, кто профессионально занимался этим делом, имел, как сказали бы сегодня, самые высокие рейтинги в обществе.
Это были офицеры, прошедшие кровопролитные сражения и вошедшие в мирную жизнь, в которой имели полное право считать себя хозяевами. А как иначе – победители!
К слову: поражало воображение число боевых наград у женщин-армянок, в то время молодых и привлекательных. Важно знать: речь идет не о медалях типа «За оборону Кавказа», которые чеканились в несметном количестве, а об орденах первого ряда. (Сегодня ветеранов, мужчин и женщин осталось так мало, что вспомнили о «детях войны», о чем россияне узнали, став вдруг получать надбавку к пенсии).
К вопросу о войнах вообще и Великой Отечественной в частности. «Если бы наши солдаты понимали, из-за чего мы воюем, нельзя было бы вести ни одной войны», — говорил король Пруссии Фридрих II Великий, известный по прозвищу «Старый Фриц». Советские солдаты знали за что воевали и выиграли. Армянские воины тоже знали ради чего взялись за оружие в первую Карабахскую и тоже победили. «Старый Фриц» оказался неправ…
Фронтовиков в Ереване знали, уважали и принимали все. Человек в военной форме того времени, отличался от человека в камуфляже наших дней хотя бы тем, что если сегодня его может натянуть на себя чуть ли не каждое сугубо гражданское лицо , то тогда этого не мог позволить себе никто и ни при каких обстоятельствах. Приравнивалось к воровству.
…Саргиса Мартиросяна, Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта, Айка Мартиросяна, генерал-майора, тоже генерал-майора Нвера Сафаряна, командира прославленной Армянской Таманской дивизии (есть еще и еще и не обязательно генералы) узнавали в Ереване и без погон, пусть даже штатскому костюму они как правило предпочитали военную форму.
Помню молодым журналистом пришел в дом на «Каскаде» сделать для газеты беседу с Нвером Сафаряном, а заодно и порасспросить о его боевом друге полковнике Паязатяне. Ждал в гостиной, Сафарян задерживался. «Одевает мундир, он всегда делает так, когда выходит к людям», — пояснила жена генерала. Вот и Хачатур Паязатян точно так же, без погон мы видели его разве что дома: телевизор «Рекорд» отечественного производства, программа «Время» из Москвы, сидит слушает.
В ТАМАНСКОЙ ДИВИЗИИ ПОЛКОВНИК КОМАНДОВАЛ АРТИЛЛЕРИЕЙ, в мирной жизни, уйдя в запас, служил в ДОСААФ-е. ДОСААФ, конечно, не армия, что-то близкое больше по форме, чем по содержанию, но, все-таки…
… Какие трофеи он привез с войны домой? Бинокль знаменитой фирмы «Цейс», парабеллум да сабля, тоже немецкой ковки. Все. Это к пересудам о том, как победители гнали домой эшелоны с чужестранным добром (Хотя за всех не скажу, говорю о том, что видел в домах, включая пистолет ТТ отца, майора, тоже участника войны. Да еще наша «немецкая мебель»: табуретки и стол, потому немецкие, что были сделаны немецкими военнопленными в Ереване и оплачены едой).
Он уважал порядок во всем и не любил буги-вуги, ставший в пятидесятые «веселым и беззаботным танцем молодежи» — так писала о нем советская энциклопедия. Наш друг Эрик буги-вуги как раз любил – отсюда продолжение вечного сюжета «Отцы и дети».
Служил в Армении на генеральской должности, умел держать удар. На учениях артиллеристов по дороге на полигон с горной дороги слетела машина, погиб солдат. Очередное звание Паязатяну придержали, а потом настало время уходить в запас. Обидно, но пережил.
Полковник очень любил свою жену, она рано скончалась и он стал вдовцом. Даже по понятиям тех лет молодым, (сегодня в его возрасте женятся не глядя ни на невесту, ни на себя). Прошло время, от намеков расписаться по-новому друзья перешли к прямому тексту – женись! Полковник пропускал мимо ушей и намеки и прямой текст.
ПАЯЗАТЯН БЫЛ ОДНОЛЮБОМ, ИМЕЛ СВОИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕРНОСТИ, семейной жизни, памяти об ушедших. Правильные-неправильные, но свои. Тут сказывались еще и родовые корни с традиционными представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо в гюмрийском восприятии.
Видевший сотни разбомбленных, разрушенных, расстрелянных домов (отчасти с помощью вверенной ему артиллерии), полковник хотел, чтоб один из сыновей стал строителем, и младший сын им стал.
У полковника было много фронтовых друзей, это поддерживало его, а нам помогало преодолевать некоторые трудности с военной подготовкой. Большинство офицеров военной кафедры Ереванского Университета были однополчанами нашего полковника, что учитывалось при сдаче зачетов студентом Паязатяном, но каким-то боком касалось и нас. Правда, при условии сохранения военно-патриотической корректности.
— Ну, что за ишачье оружие! — попотев, но так и не сумев отделить крышку ствольной коробки автомата Калашникова,- раздраженно бросил наш друг Шаген.
— Советское оружие не ишачье, ты сам ишак! Выйти из класса! Незачет!..
Каждое девятое мая мы приходили в дом на улице Московской поздравить нашего полковника с праздником Победы. А первомайским утром на главной площади Еревана до праздничной демонстрации обычно проходил военный парад (последний состоялся в 1968 году). Девятого мая в стране парадов не проводили, но по праздничной приподнятости этот день определенно обгонял первомайские да и другие празднества тоже.
…В день победы мне было пять лет с небольшим. Проехав чуть ли не пол России, мы из Челябинска только-только перебрались в Ереван. В то майское утро я вышел во двор, парень в гимнастерке кружил по двору на велосипеде и кричал «Победа, включайте, радио, победа!». Мама выбежала на улицу, по ее лицу текли слезы.
Знаменитая песня о празднике со слезами на глазах была написана значительно позже.
ПОЛКОВНИК ПАЯЗАТЯН БЫЛ ОТЦОМ НАШЕГО ДРУГА ЭРИКА ПАЯЗАТЯНА, и потому мы хорошо знали полковника, а он знал нас. Помимо Паязатяна-старшего мы знали его сына — школьника Роберта и, конечно же, тетю Нору, жену полковника и мать нашего друга — студента. О них чуть ниже, а пока о том, почему полковник настоящий.
Прошел войну от первого до последнего дня, дошел до Рейхстага, расписался на армянском языке на стене канцелярии Гитлера, получил россыпь боевых наград, вернулся домой и продолжил службу, которая была ему не в тягость. Потому, что, во-первых, служить родине было смыслом его жизни, и во-вторых, тот, кто профессионально занимался этим делом, имел, как сказали бы сегодня, самые высокие рейтинги в обществе.
Это были офицеры, прошедшие кровопролитные сражения и вошедшие в мирную жизнь, в которой имели полное право считать себя хозяевами. А как иначе – победители!
К слову: поражало воображение число боевых наград у женщин-армянок, в то время молодых и привлекательных. Важно знать: речь идет не о медалях типа «За оборону Кавказа», которые чеканились в несметном количестве, а об орденах первого ряда. (Сегодня ветеранов, мужчин и женщин осталось так мало, что вспомнили о «детях войны», о чем россияне узнали, став вдруг получать надбавку к пенсии).
К вопросу о войнах вообще и Великой Отечественной в частности. «Если бы наши солдаты понимали, из-за чего мы воюем, нельзя было бы вести ни одной войны», — говорил король Пруссии Фридрих II Великий, известный по прозвищу «Старый Фриц». Советские солдаты знали за что воевали и выиграли. Армянские воины тоже знали ради чего взялись за оружие в первую Карабахскую и тоже победили. «Старый Фриц» оказался неправ…
Фронтовиков в Ереване знали, уважали и принимали все. Человек в военной форме того времени, отличался от человека в камуфляже наших дней хотя бы тем, что если сегодня его может натянуть на себя чуть ли не каждое сугубо гражданское лицо , то тогда этого не мог позволить себе никто и ни при каких обстоятельствах. Приравнивалось к воровству.
…Саргиса Мартиросяна, Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта, Айка Мартиросяна, генерал-майора, тоже генерал-майора Нвера Сафаряна, командира прославленной Армянской Таманской дивизии (есть еще и еще и не обязательно генералы) узнавали в Ереване и без погон, пусть даже штатскому костюму они как правило предпочитали военную форму.
Помню молодым журналистом пришел в дом на «Каскаде» сделать для газеты беседу с Нвером Сафаряном, а заодно и порасспросить о его боевом друге полковнике Паязатяне. Ждал в гостиной, Сафарян задерживался. «Одевает мундир, он всегда делает так, когда выходит к людям», — пояснила жена генерала. Вот и Хачатур Паязатян точно так же, без погон мы видели его разве что дома: телевизор «Рекорд» отечественного производства, программа «Время» из Москвы, сидит слушает.
В ТАМАНСКОЙ ДИВИЗИИ ПОЛКОВНИК КОМАНДОВАЛ АРТИЛЛЕРИЕЙ, в мирной жизни, уйдя в запас, служил в ДОСААФ-е. ДОСААФ, конечно, не армия, что-то близкое больше по форме, чем по содержанию, но, все-таки…
… Какие трофеи он привез с войны домой? Бинокль знаменитой фирмы «Цейс», парабеллум да сабля, тоже немецкой ковки. Все. Это к пересудам о том, как победители гнали домой эшелоны с чужестранным добром (Хотя за всех не скажу, говорю о том, что видел в домах, включая пистолет ТТ отца, майора, тоже участника войны. Да еще наша «немецкая мебель»: табуретки и стол, потому немецкие, что были сделаны немецкими военнопленными в Ереване и оплачены едой).
Он уважал порядок во всем и не любил буги-вуги, ставший в пятидесятые «веселым и беззаботным танцем молодежи» — так писала о нем советская энциклопедия. Наш друг Эрик буги-вуги как раз любил – отсюда продолжение вечного сюжета «Отцы и дети».
Служил в Армении на генеральской должности, умел держать удар. На учениях артиллеристов по дороге на полигон с горной дороги слетела машина, погиб солдат. Очередное звание Паязатяну придержали, а потом настало время уходить в запас. Обидно, но пережил.
Полковник очень любил свою жену, она рано скончалась и он стал вдовцом. Даже по понятиям тех лет молодым, (сегодня в его возрасте женятся не глядя ни на невесту, ни на себя). Прошло время, от намеков расписаться по-новому друзья перешли к прямому тексту – женись! Полковник пропускал мимо ушей и намеки и прямой текст.
ПАЯЗАТЯН БЫЛ ОДНОЛЮБОМ, ИМЕЛ СВОИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВЕРНОСТИ, семейной жизни, памяти об ушедших. Правильные-неправильные, но свои. Тут сказывались еще и родовые корни с традиционными представлениям о том, что такое хорошо и что такое плохо в гюмрийском восприятии.
Видевший сотни разбомбленных, разрушенных, расстрелянных домов (отчасти с помощью вверенной ему артиллерии), полковник хотел, чтоб один из сыновей стал строителем, и младший сын им стал.
У полковника было много фронтовых друзей, это поддерживало его, а нам помогало преодолевать некоторые трудности с военной подготовкой. Большинство офицеров военной кафедры Ереванского Университета были однополчанами нашего полковника, что учитывалось при сдаче зачетов студентом Паязатяном, но каким-то боком касалось и нас. Правда, при условии сохранения военно-патриотической корректности.
— Ну, что за ишачье оружие! — попотев, но так и не сумев отделить крышку ствольной коробки автомата Калашникова,- раздраженно бросил наш друг Шаген.
— Советское оружие не ишачье, ты сам ишак! Выйти из класса! Незачет!..
Каждое девятое мая мы приходили в дом на улице Московской поздравить нашего полковника с праздником Победы. А первомайским утром на главной площади Еревана до праздничной демонстрации обычно проходил военный парад (последний состоялся в 1968 году). Девятого мая в стране парадов не проводили, но по праздничной приподнятости этот день определенно обгонял первомайские да и другие празднества тоже.
…В день победы мне было пять лет с небольшим. Проехав чуть ли не пол России, мы из Челябинска только-только перебрались в Ереван. В то майское утро я вышел во двор, парень в гимнастерке кружил по двору на велосипеде и кричал «Победа, включайте, радио, победа!». Мама выбежала на улицу, по ее лицу текли слезы.
Знаменитая песня о празднике со слезами на глазах была написана значительно позже.
