Тезис о том, что у режиссуры не женское лицо, давно уже опровергнут на многочисленных и ярких примерах. Новое поколение армянской театральной режиссуры — еще одно тому подтверждение. За последние годы на разных сценических площадках появился не один спектакль, канву которого плели хрупкие, но уверенные, а главное — умелые женские ручки. С совсем недавних пор "женский батальон" пополнился еще одним именем — Лусине ЕРНДЖАКЯН. Ее спектакль "Жан и Беатрис", премьера которого состоялась на днях в ереванском Камерном, вошел в репертуар театра.
Есть еще один тезис, также давно опровергнутый практикой — о том, что на детях талантливых людей природа отдыхает. Однако в данном контексте об отдыхе матушки-природы речь явно не идет.
Свою речь, предшествовавшую премьере спектакля "Жан и Беатрис", художественный руководитель Камерного театра, заслуженный деятель искусств Армении Ара Ернджакян начал так: "У меня две новости — одна хорошая, другая плохая. Хорошая — это то, что у нас в театре премьера. Плохая — то, что спектакль поставила моя дочь. Так что нет у вас, господа-товарищи, спасения от нашего семейства". Спасаться, прямо скажем, никто не торопился, но интерес к дебютантке зашкаливал.
Рискну выдвинуть еще один тезис, отнюдь не бесспорный — женщины решительнее мужчин. Во всяком случае, если Ара Арутюновичу понадобились годы учебы на кибернетическом отделении Политеха, команда КВН и прочее, прочее, чтобы сказать себе — "Ты не прав!" и впрямую заняться делом всей жизни, то Лусине взяла круто. Сначала категорически заявила, что ничего общего с театром иметь не желает, что мечта ее жизни — адвокатура, и поступила на юридический факультет, до опупения штудируя статьи законов. Проучившись год, так же решительно заявила, что не желает иметь ничего общего с юриспруденцией, что мечта ее жизни — театр, и перевелась на второй курс Института театра и кино, в мастерскую Рафаэля Джрбашяна, которую когда-то заканчивал отец. И в двадцать лет уже сделала свой первый профессиональный спектакль на профессиональной сцене.
Театральный народ, которому удалось увидеть "Жана и Беатрис" до официальной премьеры, в один голос говорили: "Молодец, девочка! Очевидно — работала без ассистентов. Ни Джрбашян, ни Араик к этому спектаклю явно отношения не имеют". Действительно, на сцене Камерного театра спектакль, к "камерной" эстетике и художественному языку никакого отношения не имеющий, с публицистически-памфлетной манерой Ернджакяна-старшего никак не перекликающийся. Зато название спектакля — "Жан и Беатрис", вроде как перекликается с "Ромео и Джульетта" — идешь на него в ожидании увидеть love story, непременно что-то р-р-романтическое и. . . обламываешься. Хотя, наверное, об отсутствии любви — это тоже про любовь. . .
Двадцатилетняя девушка-режиссер выбрала пьесу канадской авторессы Керол Фрешетт, в которой успел проклюнуться истинно живой и истинно больной мотив дня: страх жизни, страх любви, сознательно избираемый минимализм чувств — кстати, еще одна причина, по которой на театр возлагается обязанность компенсировать опасные переживания собственных судеб приятными волнениями по поводу чужих. Впрочем, и эту невеселую историю Лусине Ернджакян удалось рассказать сквозь юмористическую подсветку, провести сквозь спектакль улыбку-курсив.
Она в отсутствие любви и смерти. Беатрис, живущая в артистически захламленной студии на тридцать третьем этаже небоскреба и давшая объявление: "Большое денежное вознаграждение мужчине, который сумеет растрогать, очаровать, увлечь меня". Жан — охотник за вознаграждениями, довольно быстро завоевывает свой приз. А потом выясняется, что денег нет, папаши мультимиллионера нет, нет никого и ничего, кроме жгучего, упорного, порой по-детски наивного желания Беатрис вырваться из лап одиночества, найти свою любовь, а может, просто человека, с которым можно поговорить по душам. А когда Жан, так и не пожелавший сбросить с себя защитную броню, все-таки уйдет, Беатрис не опустит рук и с новой надеждой снова пойдет открывать двери новому "охотнику".
За месяц до премьеры Грант Тохатян говорил, что еще не видел свою жену Луизу Нерсисян такой окрыленной и увлеченной ролью. Не удивительно. Между нами, девочками, говоря, гротескно-музыкальные образы в спектаклях Ара Ернджакяна — матрица-ограничитель. А тут между ними, девочками — режиссером и актрисой — сложился тандем, позволивший Луизе не просто сыграть настоящую "главную женскую роль", но по-новому взглянуть на себя и заглянуть в себя, найти краски и тона, доселе не использованные.
Аршалуйс Арутюнян — единственный мужчина в этом скоплении творческих дам — держался совершенно по-джентльменски. Не давил и не наезжал, но мужское и артистическое достоинство сохранил сполна. К его обаятельному герою нельзя не испытывать симпатии. Обаяние Жана — вовсе не всепобеждающий шарм плейбоя. Даже определение "охотник", которым он сам себя наградил и так им кичится, ему явно не по размеру. Просто еще один одинокий человек, из еще одной single-комнаты на каком-то там этаже, который не откликнется на призыв Беатрис не из суперменства, а потому, что "сначала схватят за сердце, а потом окажется еще больнее". Ведь мы, кажется, уже договорились, что женщины — существа более решительные.
Итак, Лусине Ернджакян сделала свой первый шаг на сцену — решительно, эмоционально, с юмором, с выдумкой, а еще — с запасом женственности. И хотя Ара Арутюнович ворчит, мол, вот, "мне уже пора сдирать подковы", думается, все гораздо оптимистичнее. Просто понятие "эстетика камерного театра" имеет все шансы заметно расширить границы.
Menu
