В минувшем году в рамках фестиваля «Возвращение» в Ереване побывал пианист и дирижер Ваагн ПАПЯН — ереванец, выпускник Московской и Санкт-Петербургской консерваторий. Некоторое время он работал художественным руководителем и главным дирижером Армянского филармонического оркестра. Ваагн в последние 20 лет живет и трудится в Израиле, гастролируя по всему миру.
— В многочисленных публикациях вас называют выдающимся израильским пианистом и дирижером…
— Я не считаю себя израильтянином по происхождению, хотя у меня есть достаточные основания считаться израильским музыкантом. Я гражданин этой страны, там живу и за ее пределами представляю данное государство. С удовольствием это делаю. Мне это нравится. Другое дело, кто как пишет. Очень часто меня называют армянским музыкантом, а однажды даже представили русским и вывесили огромный российский флаг на моем концерте. Все это эмоциональная окраска. Знаю, кто я, и люди, окружающие меня, знают, что я родился в Армении, здесь учился, здесь работал.
— А что побудило вас покинуть Армению, ведь начало вашей профессиональной карьеры складывалось весьма успешно для молодого музыканта?
— Уехал в середине 90-го года, еще до распада СССР. Я был молод, мне хотелось не только отдавать, но и получать, хотелось проверить самого себя, реализоваться полнее. Была возможность выехать в Израиль — и я воспользовался ею. Причины моего отъезда были профессиональными: попробовать себя в большом мире.
— Оглядываясь назад — что в профессиональном плане вы получили?
— Очень много. Я переехал в страну, где встречал великих музыкантов. Достаточно сказать, что в Израиле работает один из лучших оркестров мира, которым больше сорока лет руководит Зубин Мета — один из крупнейших дирижеров мира. И он не единственный, с кем мне приходилось сотрудничать. В дальнейшем это было и в других странах, где я встречался с коллегами, — мы взаимообогащались. Почти пятьдесят стран я объездил с концертами, впитывая все самое хорошее.
— Вы являетесь еще и художественным руководителем Государственного казахстанского симфонического оркестра.
— Я был на гастролях в Казахстане, когда руководитель оркестра скоропостижно скончался. Меня попросили временно помочь в руководстве оркестром. И это «временно» затянулось — прошло уже более пяти лет.
— Ереванский концерт был посвящен памяти вашей матери — выдающейся пианистки, заслуженной артистки Армении Амалии Байбуртян…
— В годы моей юности мама была одной из представительниц среднего поколения армянских пианистов — ученицей Георгия Сараджева, затем она училась у Генриха Нейгауза в Москве, а после аспирантуры вернулась в Ереван и долгие годы трудилась в Армении. В одно время очень активно выступала. Была первой исполнительницей неимоверного числа произведений армянских композиторов. Сохранилось много записей в ее исполнении. В нашем доме бывали разные композиторы, приносившие свои ноты, с которыми мама с удовольствием работала, а ее выступления очень часто показывали по телевидению, передавали по радио. Она долгие годы преподавала в консерватории, была профессором, имела учеников, многие из которых стали хорошими пианистами. Так что в сферу армянского фортепианного искусства она, безусловно, внесла весомый вклад.
— Разумеется, подобная атмосфера в доме не могла не повлиять на выбор вашей профессиональной деятельности…
— Конечно. Меня просто взяли за ручку и отвели… в профессию. Я очень хорошо помню, что ребенком я просился на скрипку, а мама мне говорила: «Нет, все-таки — фортепиано, потому что я тебе смогу помочь». Вообще я вырос в атмосфере красок — с одной стороны (потому что папа, Анатолий Папян, был народным художником Армении, долгие годы заведовал мастерской в нашем Художественном институте), и постоянного фортепианного звучания — с другой.
— На одном из музыкальных фестивалей, кажется, в Корее, где вы выступали, в зале присутствовали 4000 человек . Как у вас происходит контакт с таким огромным количеством людей?
— Был концерт в Лондоне, где присутствовало не четыре, а восемь тысяч зрителей. Конечно, каждого в отдельности трудно прочувствовать, но ты ощущаешь общее дыхание зала, с которым ведешь диалог, некую гармонию, понимание. Это трудно объяснить, надо почувствовать. Барьер или есть, или его нет. Когда его нет — это прекрасное состояние для исполнителя, если есть — то очень плохое. Никому не пожелаю.
— Дирижер и пианист — разные специальности одной сферы. Какая из них вам ближе?
— И та и другая. Это — разные ощущения, когда ты дирижируешь и стоишь спиной к залу, ею и ощущаешь дыхание слушателей. Ты ведешь за собой музыкантов и, безусловно, оказываешь влияние на их исполнение. А когда ты играешь на рояле, у тебя есть физический контакт со звуком, который тебе позволяет не опосредованно, а непосредственно его воспроизводить.
— И последний вопрос — традиционный. Каким вы находите современный Ереван?
— Очень много изменений — и хороших, и приятных. Только вот хотелось бы, чтобы у людей настроение было пооптимистичней.
— А что побудило вас покинуть Армению, ведь начало вашей профессиональной карьеры складывалось весьма успешно для молодого музыканта?
— Уехал в середине 90-го года, еще до распада СССР. Я был молод, мне хотелось не только отдавать, но и получать, хотелось проверить самого себя, реализоваться полнее. Была возможность выехать в Израиль — и я воспользовался ею. Причины моего отъезда были профессиональными: попробовать себя в большом мире.
— Оглядываясь назад — что в профессиональном плане вы получили?
— Очень много. Я переехал в страну, где встречал великих музыкантов. Достаточно сказать, что в Израиле работает один из лучших оркестров мира, которым больше сорока лет руководит Зубин Мета — один из крупнейших дирижеров мира. И он не единственный, с кем мне приходилось сотрудничать. В дальнейшем это было и в других странах, где я встречался с коллегами, — мы взаимообогащались. Почти пятьдесят стран я объездил с концертами, впитывая все самое хорошее.
— Вы являетесь еще и художественным руководителем Государственного казахстанского симфонического оркестра.
— Я был на гастролях в Казахстане, когда руководитель оркестра скоропостижно скончался. Меня попросили временно помочь в руководстве оркестром. И это «временно» затянулось — прошло уже более пяти лет.
— Ереванский концерт был посвящен памяти вашей матери — выдающейся пианистки, заслуженной артистки Армении Амалии Байбуртян…
— В годы моей юности мама была одной из представительниц среднего поколения армянских пианистов — ученицей Георгия Сараджева, затем она училась у Генриха Нейгауза в Москве, а после аспирантуры вернулась в Ереван и долгие годы трудилась в Армении. В одно время очень активно выступала. Была первой исполнительницей неимоверного числа произведений армянских композиторов. Сохранилось много записей в ее исполнении. В нашем доме бывали разные композиторы, приносившие свои ноты, с которыми мама с удовольствием работала, а ее выступления очень часто показывали по телевидению, передавали по радио. Она долгие годы преподавала в консерватории, была профессором, имела учеников, многие из которых стали хорошими пианистами. Так что в сферу армянского фортепианного искусства она, безусловно, внесла весомый вклад.
— Разумеется, подобная атмосфера в доме не могла не повлиять на выбор вашей профессиональной деятельности…
— Конечно. Меня просто взяли за ручку и отвели… в профессию. Я очень хорошо помню, что ребенком я просился на скрипку, а мама мне говорила: «Нет, все-таки — фортепиано, потому что я тебе смогу помочь». Вообще я вырос в атмосфере красок — с одной стороны (потому что папа, Анатолий Папян, был народным художником Армении, долгие годы заведовал мастерской в нашем Художественном институте), и постоянного фортепианного звучания — с другой.
— На одном из музыкальных фестивалей, кажется, в Корее, где вы выступали, в зале присутствовали 4000 человек . Как у вас происходит контакт с таким огромным количеством людей?
— Был концерт в Лондоне, где присутствовало не четыре, а восемь тысяч зрителей. Конечно, каждого в отдельности трудно прочувствовать, но ты ощущаешь общее дыхание зала, с которым ведешь диалог, некую гармонию, понимание. Это трудно объяснить, надо почувствовать. Барьер или есть, или его нет. Когда его нет — это прекрасное состояние для исполнителя, если есть — то очень плохое. Никому не пожелаю.
— Дирижер и пианист — разные специальности одной сферы. Какая из них вам ближе?
— И та и другая. Это — разные ощущения, когда ты дирижируешь и стоишь спиной к залу, ею и ощущаешь дыхание слушателей. Ты ведешь за собой музыкантов и, безусловно, оказываешь влияние на их исполнение. А когда ты играешь на рояле, у тебя есть физический контакт со звуком, который тебе позволяет не опосредованно, а непосредственно его воспроизводить.
— И последний вопрос — традиционный. Каким вы находите современный Ереван?
— Очень много изменений — и хороших, и приятных. Только вот хотелось бы, чтобы у людей настроение было пооптимистичней.
