Логотип

ПИСАТЕЛЬСТВО — ЭТО СУДЬБА

40 лет назад были написаны "Уроки Армении" Андрея Битова     

Сорок лет минуло со дня публикации этой яркой, талантливой вспышки, озарившей литературные окрестности, когда  Слово только-только начинало выходить, освобождаться от пресса сталинских лет, от серости советской конъюнктуры, от полной нашей оторванности от душистого русского эмигрантского слова.

Помню, с группой писателей мы сидели тогда в темноватом баре гостиницы "Ани", в ту пору только что отстроенной, и молодой еще Битов сказал, как выдохнул: "Писательство — это судьба. Никакого особого специального литературного таланта я не знаю". Я запомнила эти слова на всю жизнь. Впервые было осмыслено мною тогда явление истинного писателя, рядом с которым многие другие писатели выглядели сделанными как бы из синтетики.       

Еще я помню Андрея Георгиевича в Ереване сразу же вслед за опубликованными в журнале "Дружба народов" "Уроками Армении". Помню его в квартире Гранта Матевосяна, потом в гостях у Вардкеса Петросяна. Ну и, конечно, на встречах с читателями. Было ощущение одинокого человека (Бог знает почему. Права ли я?). Ощущение какой-то герметичности, закрытости. Так можно размышлять, почти не ощущая аудитории, в любом людском собрании разговаривая как бы только с самим собой. Чувствовались глубокая внутренняя выношенность этих мыслей, повышенная личная заинтересованность в некоторых темах, видимо, годами не отпускавших его душу. Язык и предназначение писателя были в числе таких тем. Серьезность его подхода к этим вещам не вызывала сомнений.

Меня всегда поражали его ум и его чувственное слово, его стилизм высшей пробы. Ум прежде всего. Невольно вспоминался Гораций: "Прежде чем станешь писать, научись же порядочно мыслить!" Стилистов в литературе сегодня тоже почти нет. Сколь редки современные писатели, читая которых можно получить удовольствие. А ведь это сердце литературы. И ведь, когда пришел к нам Битов, мы еще не знали шамана Набокова и всего того хлынувшего потом потока эмигрантской литературы. Тогда еще только-только фрагментарно начинали приходить к нам Булгаков и Цветаева…

Что Андрей Георгиевич Битов — крупный, даже, пожалуй, крупнейший современный российский прозаик, это ясно. И из таких уст да вдруг "Уроки Армении". В этом есть некая мистичность — в том, что Армения много лет назад легла на душу писателя такого масштаба. И ведь тоже А.Б. — как когда-то Андрей Белый. Два Андрея, так сказать. О, я не сравниваю! Я любуюсь игрой случая. И обоих Армения приворожила своим ландшафтом и своей незаурядной исторической судьбой.

Эссе Андрея Белого — это, несомненно, лучшее, что написано об Армении неармянами. И как жаль, что Хлебников, этот халдей, минул Армению на своем пути к "Желтому руслу Ирана". Как жаль! Но литература, как и история, не знает сослагательного наклонения. Минул. Значит, не судьба. А в случае с Битовым была судьба. Сценарные курсы в Москве. Встреча с Грантом Матевосяном. Интересно, чему их там обучали? Видимо, как всегда в таких случаях, главным является общение, а не сама учеба. Ну а если не было бы сценарных курсов? Не родились бы "Уроки Армении"?

Представить себе подобное сегодня уже невозможно. "Все будет так, даже если будет не так" — гласит одно из положений восточной эзотерии. Все будет так, как нужно судьбе. И свои пути к созданию того, что ей нужно, судьба найдет…

С мысиком плотных густых волос (теперь уже белейших), размышляющий глубоко, интересно и несуетно, Битов, с низким гудящим голосом, озарял и озаряет телеэкраны, когда его туда зовут (к счастью, звали и зовут, не понимая того, что после Битова любое неразумное слово кажется еще более неразумным). И немногие понимающие понимают. Какие-то ареальные бермуды среди шквала говорящих голов (говорящих, но, увы, не думающих). Как бы некий шифр, как ток, прошел сквозь телеэфир и исчез на горизонте.

И опять во мне чувство, крупное, большое, не возникает случайно. 50-60-е годы. Они уходили один за другим — гиганты, все, как один, гонимые. Из литературы изгнанные, но ее определявшие. Андрей Платонов, Михаил Зощенко, Анна Ахматова, Николай Заболоцкий. Объявление почти сразу же вслед за их уходом Андрея Битова, Булата Окуджавы, Фазиля Искандера и деревенщиков не случайно. За рубежом еще писали Набоков и Нина Берберова. Режим устаревал, ослабевал, пробивание истинного таланта сдерживать стало уже труднее. Вослед за Серебряным веком тоже шло что-то серебристое. Как бы серебряный шлейф вился за Серебряным веком. Это хорошо понимаешь теперь — в Медный и даже Оловянный век.

Помню еще одну из встреч с Андреем Битовым в Союзе писателей Армении. Ему тогда поднесли прелестный подарок — кинжал и присвоили звание почетного гражданина Еревана. Андрей Георгиевич слегка оробел. "Это тот случай, когда нет слов, хотя я профессионал именно по линии употребления слов", — улыбнулся он. Ну а кинжал: "Какой же мужчина без кинжала. Это подтягивает". "Чувство армян к своей земле и место моей книги "Уроки Армении" в этом чувстве. Приятно, что учебник армянского языка начинается с кусочков из моей книги. Значит, не зря жил. Когда я впервые приехал в Армению, я листал живого Гранта Матевосяна как словарь, как книгу. "Уроки Армении" в каком-то плане принадлежат армянской земле. Благородное соавторство Армении проступает на ее страницах".

Седовласый Андрей Георгиевич Битов с прелестным кинжалом в руке. Вынул клинок, приложился губами: "В каждом мужчине дремлет воин". Почетный гражданин города Еревана. По рождению петербуржец (и, кажется, собирающийся возвратиться в Питер навсегда). Глава русского Пен-клуба. Прекрасный русский писатель, не крикливый патриот, замечательный русский человек. После Анны Ахматовой лучшее о Пушкине (начале всех русских начал) написано им. "Уроки Армении" — именно потому, что он глубоко любит Россию: только умение ценить достоинство своей культуры учит ценить достоинство чужой. А сколько страниц нашей армянской духовности за последние два века можно было бы озаглавить — "Уроки России".

"Многие мои книги (и прежде всего роман "Пушкинский дом") зачитаны, но, увы, не прочитаны", — сетует Битов.

Многие. Но только не "Уроки Армении", которые не только прочитаны, но, можно сказать, усвоены. И в Армении, и в России. Для которой (России) и написаны. И которой (Россией) безоговорочно приняты как классика. Ну а об Армении и говорить нечего.