Свою первую большую работу в качестве режиссера выпускница мастерской Грачья Гаспаряна Государственного института театра и кинематографии — "Кесарь" по Левону Шанту — Сатеник ХАЧАТРЯН сделала еще будучи студенткой четвертого курса. За ним последовали "Сильвия" на сцене "Амазгаин", Мольер в Пароняновском театре, "Не знаю…" по Йону Фусу в Союзе театральных деятелей. Глядя на невысокую зеленоглазую девушку, выпустившую к тому же в свет два поэтических сборника, трудно заподозрить в ней редкую целеустремленность и невероятную преданность не женской профессии режиссера. В надежде объять необъятные горизонты страны театра Сатеник в прошлом году пошла учиться дальше, и не куда-нибудь, а в Парижскую консерваторию.
— В Париже нынче весна… А ты в весне и в консерватории с мировым именем.
— Я действительно сейчас учусь в Парижской национальной
консерватории драматических искусств. У этого вуза есть ежегодная обязательная программа. Каждый год они принимают 6-7 человек из разных уголков мира на годичную стажировку. Чтобы прослушать курс с их студентами-второкурсниками, необходимо уже иметь диплом о специальном образовании. В прошлом году из более 80 желающих приняли семь человек, в том числе и меня.
— Подход к преподаванию театрального искусства у
нас и у них сильно разнится?
— Очень, даже сама программа обучения. Там девяносто
процентов предметов прикладные, практические. Теоретического мы ничего особенно не проходим – всего два предмета. Один из них, если перевести название предмета вольно, – размышления о театре. Каждый понедельник консерватория приглашает разных специалистов – психологов, философов, журналистов, сценаристов, писателей, актеров. Причем людей очень авторитетных в своей сфере. На этих занятиях обязательно присутствие всего института. Каждый приглашенный размышляет о своей профессии, каким-то образом перекрещивая тему с театром, затем происходит дискуссия. Еще один теоретический предмет – театральные формы, но в принципе подводить крепкую теоретическую базу под обучение – это у них не практикуется. Например, у них нет отдельного предмета "сценическое слово", оно входит в мастерство актера. Мысль, что слово можно рассматривать в отрыве от действия, от органики роли, просто не приходит им в голову.
— А есть что-то в их подходе, что особо тебя впечатлило?
— Еще как! Самое главное, что лежит в основе, в традиции
французской театральной школы, – это невероятно трепетное отношение к слову. И это не становится театром слова, нет, просто люди относятся к своему языку с глубоким уважением и не позволяют будущему актеру относиться к нему пренебрежительно. Явление, которое, к сожалению, полностью отсутствует в нашей действительности. Хотя во Франции литературный и разговорный язык не разнятся так сильно, как у нас. Во всяком случае на профессиональном уровне все стремятся сохранить звучность и красоту своего литературного языка.
Берясь за произведение драматурга, они в первую очередь пытаются понять и сделать понятным для актера, что каждый писатель – это индивидуальный почерк, индивидуальное языковое мышление. И подстригать всех под один ровный газон, унифицировать, одинаково подавать слово разных авторов – такого права никто не имеет. Увы, в контексте обучения в родном институте это было для меня в какой-то мере открытием. Наше внимание больше акцентировали на психологическом театре, что сокрыто под словом. А они говорят: сначала пойми, что представляет собой это самое слово и танцуй от этой печки. А до этого ты не имеешь никакого права сокращать драматурга, делать с ним что вздумается.
— Это как бы основы основ. А как насчет направлений,
которые считаются у нас инновационными?
— Ну там есть курсы йоги, айкидо, тай-ши. Ты выбираешь что-то
одно, но в обязательном порядке, чтобы уметь создавать гармонию между физическим и духовным. И еще один предмет, в который я просто влюбилась и которого, к сожалению, нет в наших программах, – театр масок. Не тех, которых можно добиться гримом и мимикой, а настоящих. Это отдельный вид искусства, целый фантастический, бесконечно интересный мир. В Париже играется много спектаклей театра масок. Мне бы очень хотелось, чтобы и в нашем институте открылся такой курс.
— А существует специфика театральной режиссуры под
фирменным знаком Парижской консерватории?
— Когда я сказала, что закончила режиссерский факультет, они
даже удивились, что таковой существует в природе. Для них нет такой профессии, которой можно специально учиться. Их учат Театру. Но существует понятие "карт бланш" – каждый студент, если у него возникает желание, получает право осуществить постановку в рамках института. Ему предоставляются сцена, декорация, сценические костюмы, которых в гардеробе консерватории… более трех тысяч. Я просто заблудилась, войдя в гардероб студенческого театра! Сотни костюмов, собранных по эпохам, стилям, дифференцированные и классифицированные, с соответствующей бирочкой.
— У нас есть "главный вопрос театральной диалектики" – куда
девать такое количество актеров и режиссеров после выпуска? Выпускники Парижской консерватории видят более радужные перспективы?
— Пока не совсем разобралась. Но в процессе обучения там
возникает больше контактов-шансов. Например, есть отдельный предмет – игра перед видеокамерой. Консерватория сотрудничает со знаменитой французской киношколой "Фемис", актеры-первокурсники сотрудничают с первокурсниками-кинорежиссерами и раз два в году собираются для совместной работы. Режиссеры должны представить "Фемис" дипломные работы, а актеров выбирают из консерватории. Еще у них предусматривается отдельный курс-"солитюд" – это искусство монотеатра, которое в свою очередь подразделяется на драматическое и клоунаду. Каждый выбирает по себе.Самое главное, что я нахожусь в совершенно театральной среде и в плане преподавателей, и в плане однокурсников. Вся французская "театральная косточка" выходит из консерватории. Мастер моего курса – Жюэль Коланн, который ставит в "Одеоне", театре "Жерар Филипп". Он ученик знаменитейшего французского драматурга и вообще человека театра Габили.
— Тебе было легко адаптироваться? Принято считать, что французы славятся снобизмом.
— Мне повезло — подобной "радости" я не вкушала. Вначале были серьезные проблемы с языком, и тут мне очень помогли друзья-армяне, которые выросли во Франции.
— Тем не менее ты уже успела осуществить в Париже постановку…
— Да, и даже вела репетиции на французском языке. Этот спектакль не имел никакого отношения к консерватории, к студенческим программам. Принцип был тот же, когда мне предоставили возможность поставить спектакль на сцене нашего Союза театральных деятелей. С одной разительной разницей – не тебе предоставляют деньги на постановку, а ты платишь.
Сначала вместе с армянкой по происхождению, главой театральной компании "Кавалькад" и моей подругой Анной Мрикян мы хотели делать проект, в котором будут заняты только армяне. После долгих поисков пьесы наш выбор пал на "Фреке Жюли" Стриндберга – с учетом пиетета, который французы сохранили к классикам. Подали заявку в парижский театр "Нелль", который может твой проект принять, а может — и нет, даже если ты берешь на себя все расходы. Наш, к счастью, приняли, был назначен срок – 26 января. К тому времени оказалось, что актер-армянин, которого мы выбрали на роль Жана, не сможет участвовать в проекте, и вместо него сыграл француз Жак Фебер. Так что проект получился не совсем армянский. Согласно контракту, мы показали спектакль на сцене "Нелль" 6 раз. Наверное, у нас получилось, потому что по предложению директора театра наша "Фрекен Жюли" будет идти на его сцене и в течение марта. А летом мы поедем с этим спектаклем на Авиньонский фестиваль, где в течение трех недель будем играть на сцене авиньонского театра "Селинем".
— После такого праздника театральной жизни не трудно будет возвращаться в родные, не слишком бодрые пенаты?
— Пока я намерена продолжать учебу. В консерватории оставаться больше года не имею права. Но уже несколько лет, как в Сорбонне открылся театральный факультет, где можно продолжить на выбор сценографию, драматургию, актерское или режиссерское искусство. Так что буду пробовать.