Он мог стать первым армянином-космонавтом, жизнь дважды подводила его к космическому порогу, но судьба распорядилась иначе. По причинам, от него не зависящим, Гурген Иванян так и не побывал в космосе, хотя и подошел к нему практически вплотную.
Крестьянский сын из уже исчезнувшего с лица земли сюникского села Шинуайр (теперь на его месте раскинулось водохранилище), Гурген в детстве мечтал не о космосе, о Земле. Потому и поступил на географический факультет Ереванского госуниверситета. Окончив его в 1962 году, продолжил учебу на физико-математическом факультете теперь уже Московского государственного университета. Мальчик из села, где не было даже школы, стал студентом лучшего вуза огромной страны. В те годы молодежь бредила космосом, полеты Гагарина, Титова будоражили души. Не стал исключением и Гурген. Однако он считал, что в космосе должны работать не только военные, но и ученые, а еще хотел внести свой вклад в изучение Земли с помощью космических приборов.
Целеустремленность, присущая парню с детства, подбила студента третьего курса МГУ на, как тогда казалось, отчаянный шаг. Гурген представил в комиссию по исследованию и использованию космического пространства Академии наук СССР научный проект, обосновав, почему именно специалисты могут, исходя из сложившейся ситуации, проводить не предусмотренные программой полета наблюдения и исследования. Случилось чудо, программа 26-летнего студента не затерялась в недрах академических столов, более того, комиссия отнеслась с пониманием к желанию Гургена принять участие в проведении экспериментов в космосе. Но прошло еще четыре года (они ушли на прохождение различных комиссий, в том числе медицинских, на представление программ, анкет, характеристик-рекомендаций и другой, постоянно модифицирующейся документации) прежде чем он получил заветное заключение: "к работе в космосе годен".
Радостная весть пришла в день его рождения – 4 ноября 1970 года Гургену исполнилось 30 лет, и он уже был аспирантом Ленинградского госуниверситета. Столь редкое резонансное совпадение Гурген отметил чаепитием в кругу друзей в небольшой комнате университетского общежития. А отметить было что – отбор был предельно жестким, из 980 претендентов утверждены были только трое. Недюжинным оказалось здоровье этого невысокого и на первый взгляд совсем не сильного худощавого парня из затерянного в армянских горах небольшого села. Недюжинной оказалась и его воля.
Получив "добро" от врачей, Гурген засел за разработку программы исследований и экспериментов по наукам о Земле во время космического полета. (Несекретную часть этой программы ему разрешили опубликовать в 1975 году в книге "Специфика участия космонавтов в геокосмических экспериментах".) Как он успевал параллельно работать над программой, диссертацией, участвовать в контрольно-тренировочных сборах претендентов в космонавты — представить трудно. Но он прошел все испытания, научился прыгать с парашютом, держаться в центрифуге и даже плавать, потому что тренер не верил, что "человек с таким патологическим устремлением камнем идти вниз сможет когда-нибудь этому научиться". Но кандидат в космонавты должен был уметь плавать, и Гурген овладел и этим видом спорта.
Однако в космос он так и не полетел. "Академики" (так тогда называли кандидатов в космонавты от академии) были обречены на неучастие в полетах. В 60-70-х годах шло сумасшедшее соперничество между СССР и США за приоритеты космических программ. Советские космонавты летали в скафандрах, так что более двух человек кабина вместить не могла. Но когда Хрущеву доложили, что американцы готовят к полету экипаж из трех человек, он приказал опередить американцев и отправить в космос к очередной годовщине Октябрьской революции трех космонавтов. Все возражения главного конструктора были отметены властным окриком: "Ничего не хочу знать! Чтобы к празднику трое наших были в космосе". Тогда-то инженер Константин Феоктистов и предложил отказаться от скафандров, сэкономив на весе и объеме. "Я готов лететь третьим, — сказал он, — без скафандра". И полетел. С тех пор советские космонавты летали в космос в спортивных костюмах. Но после гибели Добровольского, Волкова и Пацаева, которые, если б на них были скафандры, могли остаться в живых при разгерметизации кабины спускового аппарата, было принято решение вновь облачать космонавтов в скафандры. А это означало, что "зеленый свет" в космос был открыт только для военных летчиков (командиры экипажей) и разработчиков космической техники – они летали в качестве бортинженеров. У "академиков" попасть на борт летательных аппаратов шансов не было. Десять последующих лет Гурген Иванян все еще надеялся на разработку трехместного корабля, участвовал во всех проводимых сборах, но часа своего не дождался. Ни один из ученых, прошедших в те годы отбор, в космос так и не попал. "Несостоявшийся полет таких людей, как Иванян, символизировал провал, который отбросил страну далеко назад по сравнению с американцами, проводящими совсем иную космическую политику. У них подобных специалистов в отряде астронавтов было в два раза больше, чем пилотов и бортинженеров" — было сказано в одной из публикаций уже в годы перестройки.
Жизнь шла своим чередом, Гурген Абелович работал ведущим конструктором, а затем главным специалистом Специального конструкторского бюро "Интеграл", занимался вопросами аэродинамического зондирования поверхности нашей планеты, оптимизацией деятельности космонавтов при проведении экспериментов по изучению деятельности Земли. Работал с известным на весь мир ЦКБ "Южный", с Институтом геофизики в Москве, сотрудничал с Академией инженерно-космических исследований им. Можайского и мечтал о полете в космос, понимая какую первостепенную важность для решения задач о Земле имеет работа специалиста в космосе.
Новая встреча с "космическими докторами" у Иваняна произошла спустя 20 лет. Известие о предстоящем полете японского журналиста на советском космическом корабле к орбитальной станции "Мир" задело честолюбие отечественных мастеров пера. Стремясь отправить советского журналиста в космос раньше японского, Союз журналистов объявил творческий конкурс. В нем, продолжая верить в свою счастливую звезду, принял участие и Гурген Иванян, который печатался в различных изданиях страны еще со студенческих лет. После трех туров из тысячи участников осталось всего 38, но только 18 из них, в том числе Иванян, были допущены к медицинскому обследованию. Гурген Абелович понимал, что за оставшиеся 14 месяцев до полета японца подготовиться технически невозможно. Только на общекосмическую подготовку требовалось полтора года, еще год был необходим для подготовки в составе экипажа. Опасения его оправдались. Первым профессиональным журналистом, побывавшим в космосе, стал японец.
Программа, по которой работает сегодня Гурген Абелович, петербуржец с 40-летним стажем, по-прежнему связана с космосом, но теперь он готовит обзоры научных публикаций по космонавтике, исследованиям Земли, экологии, географии, аэрозольной составляющей атмосферы. Ему, как шутит он, повторяя слова лауреата Нобелевской премии, академика Арцимовича, "предоставлена возможность удовлетворять собственное любопытство за счет государства". Несмотря на возраст, кипучая энергия продолжает в Иваняне бить ключом. Он активный член армянской общины Петербурга, эксперт Географического общества Санкт-Петербурга по оценке слухов об НЛО. "Конечно, обидно, что в космосе я так не побывал, но армянин в звездные выси все же слетал. Астронавт Джеймс Бейджин (настоящая фамилия Багиян, предки его перебрались в США из Карабаха) дважды, в 1989 и 1991 годах, побывал в космосе на "Дискавери" и "Колумбии". В советское время из всех кандидатов в космонавты до стартовой площадки доходила примерно треть, в то время как в США почти все кандидаты в астронавты (97%) совершали полеты".
