Сегодня день рождения выдающегося живописца Минаса Аветисяна. Сорок пять лет прошло со дня его трагической гибели, но интерес к уникальной личности художника и его феноменальному творчеству с годами еще больше растёт. Это привилегия всех классиков. А Минас еще при жизни вошёл в число классиков XX века.
В КОНЦЕ 50-Х – НАЧАЛЕ 60-Х ГОДОВ В АРМЕНИИ появилось немало талантливых художников, но именно Минасу удалось стать символом целого поколения и символом всей Армении. Почему созданные им творения переросли национальные границы? В чём разгадка этого феномена? Может быть, дело в его исключительной, безупречной технике? Нет, разумеется. Мастерство у Минаса и впрямь такое, что “не видно мастерства”, о нём думаешь в последнюю очередь. Глядя на картины Минаса, не замечаешь ни колорита, ни стиля.
Однако ремесло – пусть даже высочайшей пробы, никого и никогда еще не возводило к вершинам художественного творчества. Главное, мне кажется, в духовности минасовского искусства. Именно она выдвинула Минаса в ряд уникальных явлений в мировом изобразительном искусстве. Глядя на его картины, пронизанные солнцем, на их словно бы звенящие яростные краски, теряешь иной раз ощущение реальности. Все внешнее в творчестве Минаса исчезает — остаётся лишь пронизывающее и интенсивное духовное излучение. Вот оно- искусство Минаса, доступное всем и никому, всегда ускользающее и оставляющее за собой глубочайшие бездны смыслов. Оно вне времени, как и всё, что принадлежит сокровищнице человеческого духа.
Говорят, талант- это страсть плюс готовность приносить в жертву всё и вся ради чего-то одного. Уже в одном этом ракурсе дарование Минаса — исключительное и единственное в своём роде. И даже это не объясняет полностью феномен его славы. Наиболее точное определение дал замечательный армянский писатель Рафаэль Арамян на страницах нашей газеты: “Минас Аветисян был большим художником, потому что имел свою палитру, потому что за каждым оттенком, за каждой линией угадывались и другие цвета, другие линии и новая глубина. По его картинам тоскуешь, словно по полюбившимся морям или местам, где однажды побывал. Его картины несут в себе не только судьбу художника, но и собственную судьбу, своё большое сердце, печаль, потрясение…»
Бесспорно, творчество Минаса не сразу открывается во всей своей значимости даже профессионалу. Его можно сравнить с Араратом: чем дальше отступаешь от него, тем яснее осознаешь его масштаб. Сейчас, подводя художественные итоги XX века, мы по праву можем назвать Минаса классиком, сыгравшим бесспорную роль в развитии не только армянской, но и мировой культуры последнего столетия. Потому что его искусство — точка отсчета истинности для многих магистралей, по которым шли художники нашего трудного времени. И еще потому, что его искусство прошло проверку временем и дало возможность рассмотреть первоисточники подлинно возрожденческой гармонии и душевного целомудрия его живописных полотен, их гордого артистизма и одухотворенного интеллектуализма.
ДЕРЖАЛСЯ МИНАС ВСЕГДА ПРОСТО. ОН ВОВСЕ НЕ ПОХОДИЛ НА МЭТРА, признанного корифея, хотя при жизни его приравнивали к Сарьяну. В нём не было ни тени самолюбования, рисовки . Он весь был порыв, взлёт. Маска деланной холодности, которая иногда появлялась, особенно после пожара в мастерской, унесшей бесценные полотна, в действительности была формой самозащиты этого легкоранимого человека. Но он проявлял твердость характера как по отношению к самому себе, так и к другим.
Сегодня, рассматриваешь автопортрет Минаса, и кажется, что видишь в резких чертах его лица трагическое предначертание судьбы. Таково свойство человеческой натуры — проецировать наши знания о гибели человека на всю его предшествующую жизнь. С другой стороны, мысль о судьбе возникает не случайно: в последние годы жизни Минас не раз изображал себя распятым на кресте. Как тут отделить мистику от реальности? И можно ли не увидеть в этой работе страдание художника, боль его сердца? Живопись и жизнь скрестились тут насмерть. Конечно, можно сказать, что мотив распятия — источник живого чувства, пронизанного идеями христианства. Но источник религиозного чувствования Минаса глубже. Было потрясение, пожар унес десятки шедевров — плоды вдохновенного и мучительного труда. Искусство, творчество и вера- вот что спасло тогда живописца и дало возможность выжить, и тому свидетельством — шедевры, созданные после пожара.
Минас был ярким представителем своего народа и нес в себе его гены. Но в нем было нечто такое, чего не было в других. Единственное слово, которое правильно бы охарактеризовало его исключительность – чистота. Минас обладал врождённой чистотой. Тем более ценной, что ей не было места в нашей реальности. Единственное, что можно сделать сегодня — сохранить наследие Минаса , составляющее национальное богатство Армении.
В КОНЦЕ 50-Х – НАЧАЛЕ 60-Х ГОДОВ В АРМЕНИИ появилось немало талантливых художников, но именно Минасу удалось стать символом целого поколения и символом всей Армении. Почему созданные им творения переросли национальные границы? В чём разгадка этого феномена? Может быть, дело в его исключительной, безупречной технике? Нет, разумеется. Мастерство у Минаса и впрямь такое, что “не видно мастерства”, о нём думаешь в последнюю очередь. Глядя на картины Минаса, не замечаешь ни колорита, ни стиля.
Однако ремесло – пусть даже высочайшей пробы, никого и никогда еще не возводило к вершинам художественного творчества. Главное, мне кажется, в духовности минасовского искусства. Именно она выдвинула Минаса в ряд уникальных явлений в мировом изобразительном искусстве. Глядя на его картины, пронизанные солнцем, на их словно бы звенящие яростные краски, теряешь иной раз ощущение реальности. Все внешнее в творчестве Минаса исчезает — остаётся лишь пронизывающее и интенсивное духовное излучение. Вот оно- искусство Минаса, доступное всем и никому, всегда ускользающее и оставляющее за собой глубочайшие бездны смыслов. Оно вне времени, как и всё, что принадлежит сокровищнице человеческого духа.
Говорят, талант- это страсть плюс готовность приносить в жертву всё и вся ради чего-то одного. Уже в одном этом ракурсе дарование Минаса — исключительное и единственное в своём роде. И даже это не объясняет полностью феномен его славы. Наиболее точное определение дал замечательный армянский писатель Рафаэль Арамян на страницах нашей газеты: “Минас Аветисян был большим художником, потому что имел свою палитру, потому что за каждым оттенком, за каждой линией угадывались и другие цвета, другие линии и новая глубина. По его картинам тоскуешь, словно по полюбившимся морям или местам, где однажды побывал. Его картины несут в себе не только судьбу художника, но и собственную судьбу, своё большое сердце, печаль, потрясение…»
Бесспорно, творчество Минаса не сразу открывается во всей своей значимости даже профессионалу. Его можно сравнить с Араратом: чем дальше отступаешь от него, тем яснее осознаешь его масштаб. Сейчас, подводя художественные итоги XX века, мы по праву можем назвать Минаса классиком, сыгравшим бесспорную роль в развитии не только армянской, но и мировой культуры последнего столетия. Потому что его искусство — точка отсчета истинности для многих магистралей, по которым шли художники нашего трудного времени. И еще потому, что его искусство прошло проверку временем и дало возможность рассмотреть первоисточники подлинно возрожденческой гармонии и душевного целомудрия его живописных полотен, их гордого артистизма и одухотворенного интеллектуализма.
ДЕРЖАЛСЯ МИНАС ВСЕГДА ПРОСТО. ОН ВОВСЕ НЕ ПОХОДИЛ НА МЭТРА, признанного корифея, хотя при жизни его приравнивали к Сарьяну. В нём не было ни тени самолюбования, рисовки . Он весь был порыв, взлёт. Маска деланной холодности, которая иногда появлялась, особенно после пожара в мастерской, унесшей бесценные полотна, в действительности была формой самозащиты этого легкоранимого человека. Но он проявлял твердость характера как по отношению к самому себе, так и к другим.
Сегодня, рассматриваешь автопортрет Минаса, и кажется, что видишь в резких чертах его лица трагическое предначертание судьбы. Таково свойство человеческой натуры — проецировать наши знания о гибели человека на всю его предшествующую жизнь. С другой стороны, мысль о судьбе возникает не случайно: в последние годы жизни Минас не раз изображал себя распятым на кресте. Как тут отделить мистику от реальности? И можно ли не увидеть в этой работе страдание художника, боль его сердца? Живопись и жизнь скрестились тут насмерть. Конечно, можно сказать, что мотив распятия — источник живого чувства, пронизанного идеями христианства. Но источник религиозного чувствования Минаса глубже. Было потрясение, пожар унес десятки шедевров — плоды вдохновенного и мучительного труда. Искусство, творчество и вера- вот что спасло тогда живописца и дало возможность выжить, и тому свидетельством — шедевры, созданные после пожара.
Минас был ярким представителем своего народа и нес в себе его гены. Но в нем было нечто такое, чего не было в других. Единственное слово, которое правильно бы охарактеризовало его исключительность – чистота. Минас обладал врождённой чистотой. Тем более ценной, что ей не было места в нашей реальности. Единственное, что можно сделать сегодня — сохранить наследие Минаса , составляющее национальное богатство Армении.
