"ОН, КАК ЛЕВ, БОРОЛСЯ ЗА КАЖДУЮ НОТУ"
Все последнее время Юрий Григорович в каждом своем интервью охотно рассказывает об Араме Хачатуряне. Еще бы: получить для постановки (что и говорить, блестящей) такую бессмертную музыку!
— "СПАРТАК" — СПЕКТАКЛЬ, КОТОРЫЙ Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ. ЛЮБЛЮ В НЕМ ВСЕ, НО БОЛЬШЕ ВСЕГО МУЗЫКУ. Ведь когда звучит такая музыка, хочется встать и начать танцевать. Но, боже мой, как тяжело давалась мне перекомпановка редакции, любое сокращение музыкальной ткани! Арам Ильич, как лев, боролся за каждую ноту. Когда он брался за подтяжки — это было грозным знаком. Раздавалось рычание. Как я его понимал! Ведь он считал, что я кромсаю его дитя. Но не может же балет идти пять часов. А именно столько было написано музыки. Великолепной, не спорю. И я ввел все это великолепие в рамки.
Когда Хачатурян брался за подтяжки, я незаметно исчезал. "Где Григорович?" — хватался Арам Ильич. "Уже ушел", — говорили домашние. "Как ушел!" Вот когда раздавался рык.
ГРАФ ЖЕНИЛСЯ НА ПРИНЦЕССЕ
Цецилия Мансурова (Мансурян). Главная прима Вахтангова, потом Рубена Симонова. Самая первая Принцесса в "Принцессе Турандот". За ней ухаживал граф Николай Шереметьев. Получилось как в сказке — граф женился на принцессе. Он из-за нее не уехал в эмиграцию, на ее глазах он порвал железнодорожный билет.
ОДНАЖДЫ, УЖЕ В СОВЕТСКИЕ ГОДЫ, СУПРУГИ ПОШЛИ В РЕСТОРАН. К ним долго не подходил официант. Тогда граф легонько постучал ножом о бокал — дескать, пора подойти и принять заказ. Официант пронесся мимо и презрительно бросил на бегу: "Подождешь, не граф Шереметьев!"
ТАКИЕ ЛИЦА В СТАРИНУ НАЗЫВАЛИ БОЖЕСТВЕННЫМИ
Исполнилось 50 лет со дня смерти Грачья Нерсисяна и самоубийства Эрнеста Хемингуэя. Какое оглушительное впечатление произвела проза Хемингуэя, впервые появившись на русском языке. Да и сама фигура Папы Хема, такая необычная в писательской среде. Тогда мы еще не знали намного превосходивших его Джеймса Джойса и Борхеса. Вот что значит благодетельное время: оно все ставит на свои места, сообщает любому масштабу его истинное значение.
ГРАЧЬЯ НЕРСИСЯН. Я ПОМНЮ ЕГО, СТРЕМИТЕЛЬНО ИДУЩЕГО В СЕНИ ЧИНАР возле Большого зала филармонии. Почти каждый день и почти всегда в сопровождении нескольких спутников. Серое просторное пальто из габардина, выразительная нервная жестикуляция дрожащих рук с неизменной сигаретой. Я бы сказала — трепетных рук. Он часто заносил их за спину, скрещивая ладони, — жест сугубо восточный, думаю, незапамятно-архаичный. Жест отдыхающего и размышляющего земледельца, гуляющего по осенней тропинке над пашней. Так ходит тот, кто гуляет в раздумье.
Крупное лицо в глубоких и тоже крупного мазка морщинах. Словно природа решила в данном случае не давать ничего мелкого, стертого, невыразительного. И, естественно, такое лицо должны были освещать огромные глаза. Просто большие не подошли бы. Излишне говорить, что щедрость их сияния останавливала даже тех, кто не знал, что перед ним Грачья Нерсисян. Глубь этой голубизны, величину ее не передал до сих пор ни один живописный портрет, ни один кинокадр. Такие лица, такие глаза в старину называли божественными.
Что было всего поразительней в Грачья: внешняя лепка, темперамент, актерский диапазон, обаяние личности, глубина человечности, стихийная неистовость? Странно, что мы называем шедевром только творение руки человеческой.
Я помню, как провожали его в последний путь. Такого поклонения не приходилось мне видеть ни до, ни после. То была сама любовь к театру в чистом виде.
И ВСЕ-ТАКИ КОЗЛИНЫЙ ПЕРГАМЕНТ БЫЛ
Недавно в лекции цикла "Академия" на телеканале "Культура" Александр Николаевич Ужанков привел слова Иешуа, сказанные Понтию Пилату в романе "Мастер и Маргарита" Булгакова: ходит тут один и записывает за мной на козлином пергаменте… "Козлиных пергаментов не было, — уточняет Ужанков, — были лишь овечьи и бычьи. Получается чуть ли не намек на козла отпущения"… Так сказал Ужанков.
НО ЕСЛИ БЫ УЧЕНЫЙ ПОЗВОНИЛ В МАТЕНАДАРАН, он бы узнал, что козлиные пергаменты были. Для изготовления пергамена кожу животных мочили в известковом растворе, потом натягивали на рамы, скребли, снимая жир. Лучшим считался как раз козлиный пергамент, дававший чистый белый цвет, не отливавший желтизной.
