Прекрасное, открытое, волевое лицо Бабкена Нерсесяна смотрело в этот вечер на зрителя со сцены Академического театра имени Сундукяна. В этом лице было что-то магическое — высокий красивый лоб, внимательный прищур глаз — облик артиста, который достойно прожил свою жизнь. На самом деле нужны магическая сила и мощь, чтобы совершить творческий подвиг, подобный подвигу Нерсесяна, 90-летие которого отметила наша театральная общественность. С 14 лет на сцене, свыше полувека служения театру, сотни сыгранных ролей — это ли не подвиг, исполненный истинным рыцарем призвания?!
Мастерски была выстроена композиция, созданная актерской командой театра под руководством главного режиссера Ваге Шахвердяна, давно нарушившего стереотип скучных юбилейных мероприятий. Это было настоящее театральное приношение актеру-мастеру, который ощущал театр как высочайший долг. Спектакли, в которых он участвовал (некоторые фрагменты были показаны на экране) , дарили зрителям волнующее, возвышенное искусство, ради которого стоило жить.
Маурисио ("Деревья умирают стоя" Касона) , Бен Александр ("Мое сердце в горах" Сарояна) , Ара Прекрасный по Наири Заряну, царь Артавазд ("Артавазд и Клеопатра") , Осеп ("Разоренный очаг" Сундукяна) , Ленин ("Третья патетическая" Н. Погодина) , Саят-Нова (из одноименного телефильма) , Арам Мирза ("Северное сияние") , Сурмелян ("Братья Сарояны") , Цатурян ("Последний подвиг Камо"). . .
Перебирая в памяти все эти контрастные роли, понимаешь, что Б. Нерсесян одинаково убежденно и страстно играл добрых и злых, правдивых и лживых, коварных и преданных. Это ли не высший пилотаж актерского мастерства?! Но кто не знает, с каким трудом связано это перевоплощение, как годами шлифуется и откладывается впрок каждая грань характера, как отобранные детали роли складываются в конкретный образ, каждый раз по какому-то новому коду, ключ к которому никому не известен. Эта переливчивость характеров волновала ярким сочетанием сугубо индивидуальных и мгновенно узнаваемых типических черт, отзывалась в зрителях разнообразными ассоциациями.
Одним из первых спектаклей, в котором я впервые увидела Бабкена Нерсесяна, был "Ара Прекрасный и Шамирам". В роли Ара Прекрасного артист мог служить великолепной натурой художнику. Настоящий царь: черты лица, стан, походка, телодвижения, голос — все было величественно. Что касается его искусства в роли Ара, то, мне кажется, оно заключалось в отсутствии всякого искусства. Он сам был Ара Прекрасным, вдохновенно жившим на сцене. Образ был настолько обаятелен, артист жил в нем такой интенсивной внутренней жизнью, что не хотелось, чтобы он и его Нвард, которую блестяще играла Метаксия Симонян, уходили со сцены. А какая мимика! Сознание собственного достоинства, благородное негодование, решимость — все эти чувства, как в зеркале, отражались на его лице.
Облик артиста незабываем и в роли Феди Простасова в спектакле "Живой труп" Л. Толстого. Нерсесян не форсировал, не разыгрывал мнимые страсти своего героя, а лишь подчеркивал огромное внутреннее напряжение переживающего драму человека. Протасов в исполнении Нерсесяна вызывал не жалость, а сострадание. Навсегда запомнилась сцена в трактире с Петушковым (Э. Элбакян) , где он передает исповедь своего героя, говорит о том, как противно ему "служить, наживать деньги, увеличивать ту пакость, в которой живешь, и чтобы разрушить эту пакость, надо быть героем, а он не герой. . . " Разговор не столько с собеседником, сколько с самим собой, и все это на грани возможного на сцене. . .
Бабкен Нерсесян был сложной личностью, порой противоречивой и неожиданной. Его душа полнее всего раскрывалась в том, как он читал стихи. Это была своеобразная манера чтения — какая-то грустная интонация, покоряющий тембр голоса. А стихи Саят-Новы он читал как никто. Запомнилось все: и манера исполнения, и внимание к слову, и особое музыкальное постижение языка, и богатство интонаций, и голос, блистательную мощь которого он использовал не часто, но зато так, что воспоминание об этом "форте" до сих пор вызывает волнение. . .
Бабкена Нерсесяна любили в театре, любили зрители не только за его чудесный талант и ту радость, которой он одаривал нас, но и за то, что и в жизни на нем была печать исключительности. Всеобщее признание, популярность не вскружили ему голову, он был скромен, обаятелен, остроумен.
На первый взгляд Б. Нерсесян мог показаться надменным, рациональным. Но это было не так. Способность любить людей искусства искренне, а иногда и страстно была свойственна его натуре, о чем говорили в своих выступлениях и его коллеги по сцене. Это редкостное качество, потому что творческим натурам больше свойственны критичность и даже скептицизм в отношении к собратьям по профессии. В этом сказывалось редкое свойство души истинного художника и интеллигента. Впрочем, он был так же страстен и в своем неприятии чего-либо, а в спорах бывал даже непримирим. Просто он умел отстаивать свои убеждения. Об этом хорошо знали и начинающие артисты, но с ними он был особенно терпелив, внимателен и чуток. . .
Бабкен Нерсесян обладал самыми высокими знаками народного признания — Народный артист СССР, лауреат Государственной премии. . . Это великое счастье, когда художнику воздается по заслугам при жизни. И все-таки кем он был для нашего искусства, мы узнали гораздо позже. Есть горькая истина в словах поэта: "Лицом к лицу — лица не увидать". Мы привыкли к тем праздникам, которые дарили его искусство и искусство его коллег, с которыми ему посчастливилось работать на одной сцене, — Давида Маляна, Ваграма Папазяна, Рачья Нерсесяна, Метаксии Симонян, Хорена Абрамяна, Фрунзе Мкртчяна. . . Восторгаясь их искусством, мы не думали, что после их ухода останется брешь, которую никто не заполнит. . .
Чем больше лет отделяет нас от спектаклей этой замечательной плеяды, тем более необходимым, актуальным мы ощущаем их искусство. Так бывает с художниками большого таланта, определившими творческое лицо своего времени.
Menu
