"Если художественный театр дал слабину, это не значит, что плоха сама его идея"
Недавно в кинотеатре "Москва" состоялась премьера новой ленты Сурена Бабаяна "Не смотри в зеркало". В основу сценария легла одноименная пьеса Перча Зейтунцяна, которую создатель "Тринадцатого апостола" основательно перелопатил. Но в сюрреалистическом экранном пространстве, в пересечениях живописи европейского Ренессанса и армянского Возрождения с эстетикой постмодернизма, в пересечениях блестящих находок художника с дивной работой камермена звучала главная тема: артист, себя предавший, от себя отрекшийся. Артиста этого играл Жан-Пьер НШАНЯН. Артист, от себя не отрекавшийся.
— Сын оперной примы Анны Ншанян всегда знал, что будет артистом?
— Практически я вырос в оперном театре — мама много пела, меня не с кем было оставлять. С детства стал выходить в массовках на сцену. Так что этот "вирус" у меня с тех пор. Потом были "Братья Сарояны" — Фрунзе Довлатян был другом семьи, и вообще такое окружение — композиторы, артисты, музыканты. Но наши слышать не хотели о моем поступлении в театральный — как все нормальные люди желали сыну добра. Я даже не сказал, что сдал экзамены. Кстати, в школе я однажды остался на второй год, и это тоже судьба — иначе не попал бы в мастерскую Аджемяна, не учился бы у великого мастера. Потом на курс пришел Коля Цатурян, с которым работаю по сей день. Своими учителями в театре я считаю Аджемяна и Колю. В 76-м поступил в театр Сундукяна, и сразу пошли роли. Но умер Вардан Никитич, и все изменилось — возник вакуум. А сидеть сложа руки и ждать у моря погоды.. И я уехал. И сегодня считаю, что поступил правильно. В Америке мы вместе с женой Шаке Тухманян и Арменом Флдуляном открыли свой театр, сделали более тридцати спектаклей, приглашали режиссеров, актеров.
— Предпочитаешь быть хозяином по крайней мере собственной жизни? Как-то не по-актерски…
— А с какой стати сидящий в кожаном кресле мистер Икс должен распоряжаться моей судьбой? Хотя, конечно, когда уезжал, у меня не было цели открывать театр. Просто в какой-то момент почувствовал, что не могу без этого. Сколько можно заниматься непонятно чем? Сам подбирал пьесы исходя из конкретных актеров. Скоро нашему театру исполняется 25 лет. А потом возникло кино — семь фильмов в Армении, пять — в Голливуде. Здесь первой картиной стала "Симфония молчания" Вигена Чалдраняна. Потом "Герострат" и "Метаморфозы" у Рубена Кочара. С братьями Геворкянц делали картину, автором сценария которой был я "Тридцать дней и три дня". Два фильма делал с Суреном Бабаяном — "Жано" и "Не смотри в зеркало". Скоро выйдет новая картина Микаела Довлатяна "Оползень". А в Америке снимался у Гэрри Грея с Траволтой. Вторым фильмом стал "Оружейный барон" с Николасом Кейджем у Анри Николя, потом "Глаза" Майкла Зимберга. В двадцатисерийной ленте "Операция "И", спродюсированной Джерри Брукхаймером, играл вместе с Бенджамином Братом.
— Вопрос, который, наверное, тебе задает каждый: "Как тебя угораздило попасть в Голливуд?"
— Совершенно случайно! Вообще-то я человек ленивый и к тому же к перспективе оказаться на американском экране всегда относился крайне скептически. Участвовать в кастингах, стремиться попасть хотя бы в массовку — я принципиально в такие игры не играю. Но как-то по просьбе друзей повез их участвовать в массовке. А вечером, когда приехал забирать, они куда-то запропастились, и я пошел по студии их искать. Там меня заметили и пригласили на пробу. Приехал домой — звонок: "Вы понравились режиссеру, он вас приглашает участвовать в массовке". Я отказался. "Да вы что, люди мечтают! Это может стать вашим прорывом в Голливуд…" Но, по мне, лучше быть первым в провинции, чем последним в столице… На том и закончили. На следующий день — опять звонок: "Чем вас заинтересовать? Режиссер настаивает". Тогда я сказал — дайте нормальный эпизод. Потом были семь дней съемок с Траволтой.
А в "Оружейного барона" меня выбрали из 186 человек, хотя пробовались такие акулы, как Михалков, Казаков. Съемки проходили в Кейптауне. На обратном пути мне позвонили прямо в самолет — лети на новый кастинг. Так и пошло. Только приходит момент, когда говоришь себе: ладно, это все хорошо, это хорошие деньги. Но… Поэтому, когда возникло "Не смотри в зеркало", отказался от всех вариантов, хотя предлагали играть министра обороны Египта в картине с Томом Хенксом. С Суриком мы уже сделали две картины, собираемся приступать к третьей. Он феноменальный парень, талантливейший. С ним по-настоящему интересно работать, он делает актера учеником. Есть режиссеры, которые тебя выбрали, — дальше плыви, как хочешь, делай, что можешь, учиться нечему. А мне интересно работать с человеком, который в профессии умнее, который умеет вытащить из тебя то, чего ты в себе и не подозревал.
— На участии в армянском кино вряд ли особо заработаешь, и имя у тебя уже есть. По какому принципу выбираешь роли?
— Имя — это интересный вопрос. Давай не путать известность и узнаваемость. Если пятьдесят дней подряд кто-то показывает на экране свои филейные части, он становится узнаваемым, это называется "дешевая популярность". Какие перспективы у актера в Армении — ни денег, ни особого будущего. Что остается? Аплодисменты да теплые слова. Ну и сериальная узнаваемость. В Америке актер видит, что плохой сценарий, и просит 50 миллионов. Как Николсон в "Джокере". Беспрецедентный случай! Потом он говорил, что не хотел играть и назвал сумму, которая должна была положить конец любым переговорам. Я взял это на вооружение. Когда меня зовут играть то, что мне не нравится, я называю соответствующую сумму — цену позора. Если уж позориться, то хоть заработать… А вообще не стремлюсь стать любимым артистом гаишников, чтобы не останавливали.
Как-то в Америке кузен уговаривал меня сниматься в сериале — "станешь известным!". Я ему ответил — назови известных армянских актеров. Он пошел перечислять — Папазян, Нерсисян, Абрамян… " А теперь назови хоть одного из них, кто шел против профессии". Что, тогда не было "шабашки"? Сколько угодно! И кто помнит актеров, которые этим занимались? Лучше заниматься чем-то серьезным, переживать неудачи — без этого не бывает артиста. Я знаю, куда иду и что делаю. А предавать своих учителей, а главное, себя, непонятно ради чего?.. Не хочу.
— После премьеры "…Зеркала" коллега, собравшийся брать у тебя интервью, спросил: "А правда, говорят — он абсолютно нормальный, "без погон"? Это черта характера или результат общения с большим миром?
— Мы не хотим понимать, что за границами нашей маленькой страны есть бо-ольшой мир, в котором ты — никто, даже не муравей. Но в огромной индустрии, именуемой, скажем, американским кинопроизводством, если ты с ними работаешь, к тебе относятся уважительно, тебя ценят. Я не говорю, что они друг друга сильно любят, но законы этики соблюдаются неукоснительно. В каждом человеке говорит его "эго", но есть же еще элементарная культура. В нашем искусстве же иногда кажется, что все друг друга ненавидят. Пьют вместе кофе, сидят за одним столом, а через минуту говорят друг о друге черт-те что…
Вот недавно было обсуждение репертуарного и антрепризного театра. Тот прав, этот не прав… Надо же понимать: антреприза — одно, театральное шоу — другое, канонический, художественный театр — третье. Это разные ветви одного дерева.
— Но ветви ведут войну за место под солнцем, за зрителя…
— Зритель тут ни при чем. Нам надо между собой разобраться. "Если народу нравится, значит, это хорошо". Принимаю. Но совершенно не обязательно, чтобы то, что по-настоящему хорошо, нравилось народу. Как-то в Америке мне сказали: что бы вы ни делали, вы не займете место Хорена Абрамяна, Метаксии Симонян, Соса Саркисяна. Уверен: если бы на моем месте сидел Хорен, ему бы сказали, что он не заменит Папазяна или Нерсисяна.
О какой взаимозаменяемости идет речь? Куда нас приведет эта озлобленность? Зачем надо стремиться строить свой дом на месте чужого? Всем хватит места под солнцем. У меня прекрасные отношения с Вартаном Петросяном, Грантом Тохатяном. Но такая постановка вопроса… Если у мистера Икс есть театр, а завтра этот театр отняли и отдали Игреку, он что, не будет отдавать его в аренду Зету? Будет играть 30 дней в месяц? Почему я, ты, он не должны платить аренду? Вот это непомерно раздутое "Я" нас и губит.
— Ты с таким трепетом говоришь о "Не смотри в зеркало", а между тем принято считать, что в авторском кино актеру не развернуться…
— Это моя самая любимая роль. Я люблю этого героя, люблю месяцы, даже годы работы над ним. Конечно, это кино Сурика, но я не страдал ревностью. Кучу пригласительных на премьеру отдал молодым актерам нашего театра. Не потому, что мы родили шедевр. Хочется, чтобы молодые привыкли к такому образу экранного мышления, к авторскому почерку. Если помнишь, с фильмов Тарковского выходили пачками. Я сам, будучи студентом, ушел с "Цвета граната" — не дозрел. Широкий зритель не готов это воспринимать. Только не знать — не стыдно. Стыдно не хотеть учиться, воспринимать. И пока мы этого не захотим, ничего не добьемся. Дело в том, что каждая сделанная в Армении работа вдруг в определенных кругах возводится в ранг шедевра. Каждый фильм — разговоры об "Оскаре", "Золотом глобусе"… Ребята, это же смешно! А еще смешнее то, что в этот бред верят.
Не хочется вдаваться в подробности, но я знаю, чего стоят многие международные кинопризы, которыми так гордятся наши некоторые фильммейкеры. Когда заявляют, что получили золотую медаль такого-то фестиваля и забывают упомянуть, что этих медалей было 350 штук, каждому участнику — это явное не то. Хотя я понимаю — в наших реалиях это нужно. Потому что иначе денег на следующую картину уже не дадут. Лучше уж пусть финансируют "победителей фестивалей" и рождаются новые картины, спектакли.
— Сегодня стало модным говорить, что, мол, в связи с кризисом на Западе бывший наш народ вспомнил родину и кинулся зарабатывать здесь.
— А что, нельзя? Когда из Армении приезжают в Америку, мы же делаем все, чтобы спектакли прошли успешно. Когда Сундукяновский театр приехал играть в "Алекс"-е, я пахал там как рабочий сцены, вел спектакль. Это же мой театр! Но если приезжаем мы, находятся люди, которые кричат: да кто они такие?!
— Как, на твой взгляд, сегодня обстоят дела в твоем театре?
— Там есть индивидуальности, актеры, которых я уважаю и ценю, но нет театра, нет театрального мышления, нет человека, который проводил бы "идеологическую магистраль". Раньше в репертуаре были Шекспир, Достоевский и рядом — "Невеста с Севера", коммерческие спектакли. Это же Национальный театр, у него должны быть свои конкретные задачи: воспитывать зрителя, держать высокую планку, владеть публикой, при этом зарабатывать. И должен быть человек, который обо всем этом думает. Я, например, считаю, что сегодня этому театру нужны взрывные спектакли — конечно, в рамках качества и высокого театрального вкуса. Но в новых формах, со свежим взглядом.
— Поэтому и предложил модерн-версию на тему "Гамлета"?
— Не хочу хвалить то, что мы хотим делать с Николаем Цатуряном, но я не тот человек, который сегодня будет предлагать нашему театру эксперимент. Над этим театром и так проводится такой эксперимент, что не стоит соваться со своим. Нужны апробированные вещи. Кен Басс, автор пьесы "Клавдий", получил за нее кучу литературных премий. Там есть привнесенная из "Отелло" Эмилия. Есть новые персонажи. Мне кажется, сегодняшний театр должен идти такими путями. Те, кто делают шоу, пытаются доказать, что именно в таких формах нуждается сегодняшний театр. Зритель на них ходит. Но если сегодня художественный театр в чем-то уступил, дал слабину, это не значит, что художественный театр — это плохо, а они — хорошо.