— Посмотри, сколько пьес написал Шекспир
— И о чем это он столько писал?
— О нас с тобой.
Не читают подростки Шекспира. Не читали его и во времена самого Шекспира (XVI — XVII вв.). Шекспира смотрели в театре (как сегодня смотрят видео): он писал пьесы не для чтения, а для игры в конкретном театре для конкретных актеров. И, конечно, для конкретного зрителя. Что же нам сегодня нужно от Шекспира, Толстого, Сарояна, которые родились 100, 200, а то и 500 лет назад? Когда имеешь дело с гением, то его нужно искать не в плетущихся позади нас веках, а всегда впереди, на недосягаемом, как горизонт, расстоянии. Ты еще не родился, а он уже все сказал о тебе.
Цель или повод?
Однажды на канале "Культура" разгорелся спор о том, нужно ли экранизировать классику, и директор "Мосфильма" Карен Шахназаров признался:" Если бы вы видели, какие сценарии предлагают для фильмов, то предпочли бы "Анну Каренину".
ХОРОШО, ПУСТЬ БУДЕТ КЛАССИКА, но как гениальное литературное произведение перенести на язык кино или театра, чтобы оно не потеряло своей гениальности?
Вот перед нами две экранизации пьесы В.Сарояна "В горах мое сердце", которое можно было увидеть в программе "Золотого абрикоса". Оба фильма советские. Один принадлежит режиссеру Левону Григоряну и опирается на талант великих мастеров театра и кино, воплотивших образы героев пьесы Сарояна: Соса Саркисяна, Арус Асрян, Николая Гриценко, Иннокентия Смоктуновского и Азата Шеренца. Разумеется, самой большой находкой был исполнитель роли маленького Джонни Г.Саакян, с помощью которого авторская идея полностью нашла свое достойное воплощение.
Вторая экранизация была собственно не экранизацией, не постановкой, и уж никак этот фильм нельзя было назвать советским. Здесь уже Сароян был не целью, а поводом для воплощения чарующего художественного видения режиссера-художника Рустама Хамдамова, своеобразное "рукоделье", не передаваемое никакими словами. Фильм, снятый в 1967 году, был студенческой работой 23-летнего Хамдамова и никак не вписывался в рамки соцреализма. Он далеко опережал свое время и явился откровением для зрителя нынешнего фестиваля.
Моноспектакли. Дальше — тишина
Кто не знает историю печальной любви Ромео и Джульетты, Гамлета, Отелло, Макбета и Лира? Шекспировский фестиваль предназначен скорее всего для них, ибо тот, кто не читал Шекспира, вряд ли его прочтет, но тот, кто знаком с Шекспиром, тому уже мало самого Шекспира, ему нужно заглянуть за грань, которую можно назвать "Дальше — тишина". И вправду, после
"…Бесчеловечных и кровавых дел,
Случайных кар, негаданных убийств,
Смертей, в нужде подстроенных лукавством…"
наступает тишина.
ВОТ ЭТУ ТИШИНУ И ПЫТАЛИСЬ ОЗВУЧИТЬ большинство авторов моноспектаклей Шекспировского фестиваля-2008. Мучительное одиночество постшекспировской тишины актеры могли разделить только со зрителем, от которого они не были отделены сценой. Черный зал СТД не имеет сцены, что заставляло и актера, и зрителя дышать одним дыханием, точнее, задержать дыхание. Актер со зрителем оказываются в одном пространстве, где уже нет игры, а есть лишь вовлечение в одно душевное состояние.
Вот женщина с ножом в руках лихо шинкует головы-капусты, устраивая этакий блокбастеровский "капустник": как верно найден тон этого "Ричарда после Ричарда" (украинский "Театр в корзине") в постановке Ирины Волицка-Зубко, ведь удел женщины – ежедневно орудовать ножом на кухне…
А вот Офелия (Hamletmachine, Словакия) Славки Добнеровой приподнимает гофрированный занавес снизу вверх, обнажая ноги. Выше — черный треугольник, на который, однако, пристраивает кроваво-красные туфли на каблуках. Марокканская актриса Латефа Ахрраре "озвучила" истому женщины, оставшейся с призраками мужчин. И уж совсем в духе времени (сериалов) пришелся вопль-монолог Кристины Клетниесе в "Леди Капулетти", оплакивающей не только смерть Джульетты, но и признающейся в любовной связи со своим племянником Тибальдом…
Бенас Сарка (Литва), основавший в 1987г. независимый театр, вышел на сцену до того нелицеприятным, что вызвал среди зрителей массу "остроумных" выпадов.
"Не это ль час
Кончины мира?" ("Король Лир")
Но в этом явлении тела, не стыдящегося своего уродства, заключалась вся оголтелость действительности, в которой человек постоянно носит на шее веревку и ходит по лезвию меча. Раздается жуткий звук меча, а символ власти корона – не что иное, как пила, не по размеру головы, удерживающаяся мечом. А под короной-пилой человек вынужден лишь обезьянничать. И если актер вымазался глиной, так это что-нибудь да значило: из праха создан человек, и может он избавиться от праха только когда лишится всего и всех…
Толстой на сцене театра
В июне московский театр "Мастерская Фоменко" представил спектакль "Война и мир. Начало романа. Сцены."
ЧТО ЗА БЕЗУМИЕ- ПОСТАВИТЬ ЭПИЧЕСКОЕ ПОЛОТНО ТОЛСТОГО НА СЦЕНЕ ТЕАТРА. Ни в каком другом виде искусства Толстой не может быть целью, кроме как в литературе, т.е. Толстого можно только читать. Вот это "чтение" и реализовал Петр Фоменко, полистав страницы бессмертного романа, не давая актерам претворяться в образы, а лишь разрешив им как бы примерить на себе тот или иной костюм героя и тотчас надсмеяться над собой за эту дерзость. Но таким образом театру удалось передать неповторимый вкус толстовского романа, присутствие Толстого и неприкосновенность классика.
" Гамлет" Юрия Бутусова
Те, кому довелось увидеть в сентябре спектакль Московского художественного театра имени А.Чехова, не могли не понять, что неумолимое Время умчало поезд, в котором пребывал Шекспир с его величием многословия, с рапирами и отложными воротниками, с великими актерами В.Папазяном, И.Смоктуновским, Л.Оливье…
СЕГОДНЯ СПЕКТАКЛЬ НЕ ИГРАЕТСЯ, а творится на глазах у зрителей. Изменился сам тон трагедии, ее интонация. Декорация — не место действия, а самостоятельное действующее лицо. На сцене выдвигается концепция спектакля, она как будто выгравирована в технике офорта на большом экране: всякий мир, где проживает человек, — есть тюрьма; все, что он имеет, — гроб, который он всю жизнь тащит за собою на веревке, принимая его за удобное сиденье.
Актер на сцене не играет: он работает, и это работа по разрушению прежнего театра. Каждое движение, каждая сцена своими неповторимыми находками (например, убить — это высыпать на голову противника ведро песка в виде серпантина) отрицает бывший театр, потому что времена уже не те. Мы живем, имея под рукой пульт и "мышку", а посему действие на сцене должно протекать с такой динамикой, чтобы зритель не успел "взяться за пульт или за мышку".
Спору нет: "Венеры" Джорджоне и Веласкеса намного красивее "Авиньонских девиц" Пикассо, но Пикассо был порождением новых времен и призван был разрушить старые традиции.
Для того чтобы старые мастера не устарели, для того чтобы Папазян, Смоктуновский, Оливье оставались на своих незыблемых местах, нужно суметь читать по-новому, как это показал нам театр им.А.Чехова из Москвы.