Выставка графических работ Мартына Петросяна в Национальной галерее Армении, состоявшаяся в ноябре прошлого года, промелькнула так быстро, что ее не успели посмотреть даже самые большие любители и верные ценители его искусства. А кому все-таки повезло побывать в этом выставочном зале с мерцающими на стенах листами, ощутил непередаваемую словами атмосферу удивительно легкой, светлой тишины.
ЖИВОПИСЕЦ И ГРАФИК МАРТЫН ПЕТРОСЯН — художник из поколения тех, за кем уже закрепилась устойчивая репутация смелых новаторов, начавших свой путь в 60-х годах прошлого века. После короткого увлечения яркой контрастной палитрой в работах М. Петросяна воцарилась та серебристая легкость, которая и привлекла сразу внимание своей неподражаемой странностью. И эта заявка на странность оказалась долгосрочной, органичной и неизменной. Художественный язык Мартына Петросяна сложился как вполне самодостаточный и оригинальный, способный выразить свое восприятие действительности. И язык этот можно назвать одновременно и простым, и сложным. Глядя на развешанные листы, исполненные в технике цветной графики и рассеивающие вокруг какой-то нежный, с молочным оттенком свет, зритель невольно проникается этой потаенной "сложной простотой" искусства художника.
Мы успели отвыкнуть от подобного явления, когда, возвращаясь из выставочного зала в суету повседневной жизни, долго не можешь забыть впечатления от выставки в целом, а не от какой-либо одной работы. Этот результат — свидетельство того, что художник умеет говорить со всеми на своем, очень личном, но доступном всем языке.
Сначала всех поразила чистая, по-детски непосредственная, тщательная манера письма с налетом искусственной негибкости рисунка. Мартын Петросян придерживается этого языка, требующего от художника редкого трудолюбия, изощренного, почти ювелирного мастерства и неукоснительной верности своей индивидуальности. И действительно, его манера полностью подчинена авторской воле и организована в весьма жесткую систему. Важнейшим изобразительным и выразительным средством, на которое падает основная содержательная и декоративная нагрузка, делается контурная линия. Таков его механизм преображения реальности.
СЮЖЕТЫ КАК ТАКОВЫЕ ИСЧЕЗАЮТ В ОБЩЕЙ ТКАНИ РИСУНКА. Все детали и подробности ландшафтов и интерьеров становятся "плотью" листа, превращаются в среду, вся структура которой как бы самовоспроизводится. Трава, цветы, листья, ветви деревьев растут упорядоченно. Без суеты и мудрствования, без напряжения Мартын Петросян заполняет поверхность листа щедрой, точной и изящной игрой элементов, не режущей глаз своей яркостью. Он как средневековый художник внутренне настроен на повторение, но не монотонное и трафаретное, а творческое, отчего поверхность листа превращается в пространство раздумья, порой напряженное, тревожное, но чаще всего спокойное и всегда захватывающе виртуозное. Можно назвать эту манеру избыточной. Художник сбивается в какой-то беспредел, но с налетом сдержанной строгости и легкой иронии. И зритель физически наслаждается россыпями цветов, камней, листьев. . .
Эти поля цветов окружают и оберегают сердцевину листа, где помещается главная интрига композиции — девушка. Она всегда под их защитой. Силовые поля этих ковров из цветов растекаются вокруг спокойных героинь, всегда окруженных какой-то чудной суровостью тона. Неулыбчивые, бледные, хрупкие девушки с какой-то отчужденностью взирающие на мир, написаны в той же жесткой манере, что и неяркие узоры этих прекрасных садов. Их недоверчивая беспристрастность мудра, словно они что-то знают о вечности, живя в этом кропотливо созданном саду-раю, где они, терпеливо застыв в ожидании встречи с неведомым, способны видеть нечто, не видное другим. Так прислушиваются к музыке не слышного нам внутреннего звучания.
На фоне заполненного размеренным ритмом повторяющихся элементов воздушного пространства по-особенному выглядит суховатая экономность жестов героинь, отдающих порой магической ритуальностью языческой культуры или хрестоматийной молитвенностью. В женских образах Мартына Петросяна много от нарисованных детской рукой принцесс в немыслимых нарядах. Осторожные, по-светски неприступные его девушки и женщины способны обитать в коварной и опасной атмосфере испанских дворцов, а некоторые из них будят в воображении представления о куртуазном культе Дамы. . . И уж совсем невозможно не заметить, что они находятся в прямом родстве с женскими образами из армянских средневековых миниатюр. А порой в их чертах ощущается внятная перекличка с образами из персидской и даже японской культуры.
ТАК И ЖИВУТ ЕГО ЖЕНЩИНЫ СРЕДИ ПОЛЕЙ И ГОР, от которых веет живым пространством, заполненным камнями, цветами, травой, листвой, птицами. Мироощущения героинь Мартына Петросяна поразительно схожи, что позволяет говорить об авторском желании противопоставить их тихий, нежный, меланхоличный мир темной дисгармонии реальной жизни. Его образы интересны этими пластами ассоциаций и стилевых намеков, но не сюжетными мотивировками, которых, за редким исключением, нет в его листах.
Обладая сильнейшей индивидуальной манерой, Мартын Петросян еще раз доказал, что великие принципы армянской миниатюры не противоречат искусству любого времени. Напротив, обогащенные признаками и чертами культур Запада и Востока эти традиции раскрываются своими удивительно универсальными возможностями в творчестве таких мастеров, как Мартын Петросян.
Menu
