Рано обнаруженные художественные способности привели Нону Габриелян из Тбилиси в Ереванский художественно-театральный институт на факультет скульптуры. Этот традиционный вид искусства, имеющий глубокие корни в армянской культуре, в 60-х годах прошлого века начинает стремительно трансформироваться. В это в основе своей прикладное искусство вторгаются самые различные художественные системы, казалось бы, далекие от канонов керамики по стилю и по духу.
Нона Габриелян была из тех первых и немногих, кто сразу зрело и трезво оценил открывающиеся потенциальные возможности этого искусства. С их помощью керамика освобождалась от утилитарных рамок и входила в новую фазу развития. Обращаясь к зрителю нового типа, художники-керамисты руководствовались творческой интуицией, которая безошибочно выводила их на новое понимание этого искусства, не нарушая его первоприроды.
Художница, никогда не теряющая этого ориентира, позволяла себе работы ассоциативного, поэтического, философского порядка, причем с самой широкой палитрой эмоционального (от трагического до лирического) и интеллектуального характера. Она страстно отдалась этому, в общем-то не очень женскому, делу и удивляла зрителей своими работами, где метафора и поэзия были особого толка. Особенность эта проистекала из того, что керамика превратилась в искусство синтетическое. Для достижения цели керамисты оставили за собой право использовать изобразительные средства живописи, скульптуры и графики. В работах Ноны Габриелян с помощью этих вспомогательных элементов разворачивается сложная игра из намеков, недоговоренностей, ассоциаций, метафор, что высвобождает эмоциональные начала, близкие к тем, которые возникают при общении с литературной поэзией.
Такая особенность таланта Ноны, обладающей не только художественным зрением, но и художественным слухом, неизбежно должна была найти выход в поэзии, что и произошло уже в зрелом возрасте. И произошло не от разочарования в состоятельности керамики, а от многослойности и противоречивости эмоциональных переживаний, на которые не скупится жизнь и которые являются участью избранных.
В новой керамике Нону Габриелян привлекла свобода творческого обращения с огромным арсеналом изобразительных средств. Выходя за пределы обычного жизненного факта, но используя его элементы, художница переводила их в иную пластическую систему с новым духовным и смысловым наполнением, с богатым контекстом, что каждый раз давало повод для новой работы.
Вспомним, как она управлялась с упругим пластом шамота, извлекая из живой, дышащей керамической плоти человеческие фигуры и лица, предметы самой разной формы, животных, растения. . . Изобразительность этих элементов порой распространяется дальше своих естественных границ, ибо в исполнении Н. Габриелян она никогда не бывает буквальной. Порой в ее руках предметы обретали несвойственные им качества, а грубый и шершавый шамот оказывался очень чутким к духовной красоте материалом.
Нередко, если не всегда, биографические факты окружают нас сильнейшим полем эмоций, от которых порой спасает творчество. Живя последние годы вдали от родины, в Германии, и имея возможность увидеть мир, Нона Габриелян перешла на живопись, скульптуру и поэзию. Занятие скульптурой явилось логическим продолжением ее основного дела — керамики. Миниатюрные бронзовые фигурки — это короткие вспышки человеческой энергии, выражение открытой эмоциональности. Такое расширение сферы творческой деятельности, вероятно, было продиктовано желанием дать жизнь, спасти обреченные на гибель воспоминания, впечатления, переживания, которые нашли отражение и в ее поэтическом творчестве. В итоге рождаются три сборника стихов, написанных иногда верлибром, со своим суверенным миром, но втягивающим в свою духовную атмосферу и читающего.
Живописные полотна Ноны Габриелян совершенно особого свойства — в них художница сохранила верность и любовь к керамике: это живопись керамиста, но с еще большим размахом. Н. Гариелян нагружает живопись, казалось бы, недозволенными качествами. Формы и предметы в ее композициях обладают твердостью и крепостью камня, а пространственные ходы — это гулкие архитектурные лабиринты и пещеры. Женщины с алебастровыми телами таинственны и безмятежны, цветы, тяжелые и рельефные, не имеют привычной гибкости и благоухания. Все, что изображено на полотнах, словно не написано кистью, а вылеплено, выкроено, вырезано из неподатливой материи. И не оттого ли ее живопись обладает той монументальной силой, которой не было в ее одухотворенно-интеллектуальной керамике? Художница словно мысленно продолжает мять, гнуть, скручивать глину, подчиняя ее своей воле и своему воображению, строя свой сверхпрочный мир из форм с отесанными гранями. В этом мире царит нечто первобытное, архаичное, сопричастное всему мирозданию. Плотная, четкая, но без грубой резкости лепка форм, тяжеловатые яркие цвета, сильные контрасты света и тени складываются в незыблемую устойчивость, не способную сгинуть или рухнуть. Нона Габриелян выбирает спокойствие этого мира как защиту.
Menu
