ДУМАЕТСЯ, МНОГИМ ПАМЯТНЫ ЕЕ ПОСЛЕДНИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ. Ее встречали и провожали, как всегда, громом рукоплесканий, долго не смолкавших и не дававших артистке возможности начать следующую песню. Мы видели в ней нашу прежнюю, любимую певицу, ее выразительное лицо, глаза, жесты, полные благородства и достоинства. Порой у нее вырывались глубокие драматические ноты, и в такие моменты публика, словно завороженная, затаив дыхание безмолвствовала. Мы чувствовали, что певице что-то мешает. За этим неуловимым «что-то» скрывалась болезнь, и каждое ее выступление было самопожертвованием. На каждом концерте она опустошала себя и вновь возвращалась к жизни. Впрочем, это было органической потребностью, потому что пение было единственным источником и смыслом ее жизни. Каждый, кто хоть раз слышал ее дивный голос уникальной красоты, мечтал вновь услышать ее исполнение.
…В Ереван Лусинэ Закарян приехала из грузинского уютного города Ахалцихе и уже спустя несколько лет снискала признание исключительностью дарования у музыкантов и критиков. Природа действительно проявила к ней исключительную щедрость: голос, музыкальность, прекрасный слух, красивая внешность. Но прелесть ее была прежде всего в красоте внутренней, выразительной и одухотворенной. На улице ее часто провожали взглядами. Многие годы в этих взглядах был восторг, потом к нему примешалась грусть; почти все знали о ее болезни. В ее личности, судьбе было много такого, что заставляло думать о несказанном. Мне всегда казалось, что она — человек неограниченных возможностей, но реализуются они не до конца.
Что поражало в Лусинэ больше всего? Голос, проникающий в самые глубины души и ранящий, как всякое слишком сильное чувство. Естественность, высокая простота, глубокая человечность, придающая незабываемую прелесть ее облику, удивительная сосредоточенность, которая всегда заставляла верить, что нет зала, публики — есть только мир, который окружает ее. Каждое выступление Лусинэ было не просто событием, но и еще чем-то, что случается, когда забываешь оценивать, сравнивать, а сидишь, пораженный совершенством исполнения, когда чувства переполняют душу и возвышают тебя над самим собой.
МИР, КОТОРЫЙ ОНА СОЗДАВАЛА, БЫЛ ВОПЛОЩЕНИЕМ ЧИСТОТЫ, ГАРМОНИИ и того совершенства, которые пленяют нас на полотнах величайших художников Возрождения. Она обращалась к нам из того мира, а мы ее слушали и понимали. Новые миры она открывала в старых партитурах, возвращая нам Гайдна, Баха, Моцарта, Керубини, Екмаляна, Комитаса. Она заставляла нас увидеть этот мир как бы заново, почувствовать его изначальную прелесть и ошеломляющую новизну. Здесь было все — величайшее бескорыстие, отрешенность от всего временного, жестокого, преданность величию момента.
Ее национальная самобытность с наибольшей полнотой и силой проявлялась в преданной любви к средневековым песнопениям, которые она исполняла бесподобно, открывая в них новые грани и оттенки. В этих песнопениях много скорби, но скорбь эта очищает и возвышает, сплачивает и взывает к величию души. Кто знает, сколько людей испытывало это очищающее воздействие благодаря Лусинэ! Потому она и сыграла столь значительную роль в духовной жизни нации. Перед ее высоким искусством исчезла разница в темпераментах, в эстетических вкусах — все одинаково непреодолимо отдавались чарующей власти ее голоса.
Лусинэ была поистине народной, но не по званию, а по самой сути. Она жила для людей, и связи ее с миром были просты и естественны. Но в этих связях всегда присутствовала доля поэзии, возвышающая их своей особой проникновенностью. Она несла в себе гены своего народа и не мыслила себя вне его. Где бы она ни находилась, куда бы ее ни заносила концертная жизнь — в Канаду, США, Францию, Англию, Сирию, Германию, Польшу — Лусинэ достойно несла в себе судьбу своего народа. Не от этого ли искусство ее за рубежом говорило об Армении, ее истории, культуре гораздо больше, нежели летопись событий?
СЛОВА НАШЕЙ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ К ЛУСИНЭ ИСПОЛНЕНЫ ЛЮБВИ И НЕЖНОСТИ. Об этом свидетельствует и пресса, о ней — обширная и многообразная, включающая очерки, заметки, эссе, музыкальные рецензии, отзывы писателей, деятелей культуры разных стран, всех тех, кто испытал на себе непосредственное воздействие ее искусства и личности. Самые высокие отзывы исходят от Арама Хачатуряна, Эдварда Мирзояна, Ваагна Давтяна, Дмитрия Кабалевского, деятелей зарубежной культуры. Приведу лишь некоторые: «Открытая душа, завораживающий голос, культура чувств… » («Советская культура»), «Подобный голос и исполнение за всю свою жизнь я встречал редко. Мои представления об Армении, как о стране чудес, не были бы полными без знакомства с чудесным голосом Лусинэ» (Рокуэлл Кент).
Среди множества телеграмм, пришедших в горестные дни прощания с Лусинэ, была и от Сильвы Капутикян, которая выразила не только свою боль, но и боль всего народа: «Всем сердцем скорблю о кончине Лусинэ Закарян, одной из тяжелейших потерь нашего народа. Феномен Лусинэ Закарян будет вечно жить в нашем духовном мире…»
Похоронили ее перед храмом Святой Гаянэ, рядом с матерью Католикоса Вазгена I. Как будто добрый волшебник вышел из этого храма и вновь вернулся в него. Без ее голоса, без этой трепещущей мелодии разве можно в полной мере понять, почувствовать и сам храм? Когда я уходила, мне почудилось, что в холодном зимнем воздухе звенят прощальные звуки ее голоса, трепещут крылья неведомой музыки. Вспомнились строчки Исаакяна:
Все суета, все — проходящий сон.
И свет звезды — свет гибели мгновенный.
И человек — ничто. Пылинка в мире он,
Но боль его громаднее Вселенной.
