В эти дни исполняется 100 лет со дня рождения художественного руководителя и главного дирижера Ереванского театра оперы и балета имени А. Спендиарова, Народного артиста СССР — замечательного музыканта Микаэла Арсеньевича ТАВРИЗИАНА.
Неоценимы его заслуги в развитии армянского музыкального искусства, в становлении армянского оперного театра. С 1933 года и до своей кончины (1957г.) Тавризян вдохновенно и преданно служил родному театру, осуществив на его сцене около двух десятков постановок армянской, русской и западноевропейской классики. Среди них — "Ануш", "Аршак II", "Давид бек", "Пиковая дама", "Царская невеста", "Риголетто", "Иоланта", "Шехерезада", "Травиата", "Отелло" и другие.
В связи с юбилеем большого музыканта представляем вниманию читателей "ГА" отрывки из книги дочери дирижера, доктора философских наук, ведущего научного сотрудника Института философии Российской академии наук Гаянэ Тавризян "Микаэл Тавризиан: жизнь и смерть дирижера (1907-1957гг.) — Память как настоящее", которая в ближайшее время выйдет в Москве, в издательстве гуманитарной литературы.
Декада Армянской культуры в Москве в 1939 году была выдающейся вехой в еще очень короткой, но уже яркой истории нового искусства Армении, во многом успевшего достичь высот подлинного мастерства: это стало открытием для музыкальной общественности страны. Театр, насчитывающий всего шесть лет своей истории, вернулся домой с высшей наградой страны — орденом Ленина. . .
В прессе тех декадных дней отмечали не только уровень музыкального события, но и тщательно продуманный подбор спектаклей. Папа, при подготовке к декаде в 1938 году утвержденный главным дирижером театра (сменив в этой должности К. С. Сараджева, остававшегося директором консерватории) , выбрал и подготовил для показа в Москве два замечательных произведения, две жемчужины армянского оперного репертуара — "Ануш" и "Алмаст" (оперой А. Спендиарова "Алмаст" дирижировал высокообразованный музыкант, один из основателей театра Г. Е. Будагян) , а также два спектакля на современную тему — "Лусабацин" Аро Степаняна и балет "Счастье" (в дальнейшем — "Гаянэ") Арама Хачатуряна.
В ноябре грозного 1942-го пошел "Иван Сусанин". Как сейчас помню: вечер, нашу скудно освещенную квартиру с затененными листами плотного картона окнами; я в течение пяти часов, не отрываясь, слушаю трансляцию "Сусанина".
Думаю, папа был доволен результатами напряженного труда коллектива: он беспредельно любил Глинку — и дать зазвучать этой опере в такой момент, в лихую годину!. . Заканчивался грандиозный спектакль из четырех действий с эпилогом около часа ночи. Папа с мамой (Русудана Тавризян — ведущая балерина, народная артистка Армении. — Н. Г.) всегда возвращались вместе, но здесь они возвращались вместе со спектакля, в котором впервые были заняты оба. Мама танцевала "Вальс" в польском акте в блестящей постановке Л. М. Лавровского, приехавшего в Ереван в 1942-м и по 1944-й бывшего главным балетмейстером театра. За этот период он осуществил замечательную постановку "Вальпургиевой ночи". Это была жемчужина классики, само совершенство, ничего гармоничнее на балетной сцене невозможно себе представить; поставил "Лебединое озеро", восстановив в целом академическую постановку, и "Кавказского пленника" Б. Асафьева.
В городе было холодно, темно, сурово. Народ валом валил в театры — и в первую очередь в оперу. Все, что было связано с искусством, работало бесперебойно. Давняя, от века к веку передававшаяся истина, "когда грохочут пушки, музы молчат" — была не просто отброшена, она оказалась глубочайшим заблуждением. Война народная отражалась в искусстве, во всем: в каждой постановке, в каждом творческом поиске, в действиях коллективов по обслуживанию фронта, в поисках музыки, идей, созвучных решающим событиям каждого дня.
Но и могучий Берлиоз не был забыт папой в эти потрясшие страну годы: "Фантастическая симфония" — еще одно решительное отклонение от избранной им линии в творчестве, обусловленное напряжением и страстью, вдохновленное масштабами действий во имя победы. Одновременно именно на годы войны приходятся такие грандиозные его постановки, как "Отелло" (1942) и "Гугеноты" (1943). . .
Гражданское чувство в папе было очень сильно. Как и все его сильнейшие переживания, оно проходило через музыку, через нее он страстно стремился — и умел — донести эти чувства до огромных масс слушателей. Его деятельность в эти годы (наряду с постоянным осуществлением новых постановок в театре) — это прежде всего дирижирование вновь создаваемыми советскими композиторами симфониями: именно здесь была возможность глубоких философских обобщений. Так, в 1942 году папа дирижировал Седьмой симфонией Д. Шостаковича. Оркестр состоял из 110 человек; исполнение, по воспоминаниям всех, кто ее тогда слышал, превратилось в мощную патриотическую демонстрацию. Автор не смог приехать на исполнение своего произведения — он болел, но прислал чрезвычайно сердечную телеграмму, в которой заранее благодарил коллектив и желал ему успеха.
На исполнение Седьмой симфонии в Ереван съехались многочисленные гости: Мясковский, Шапорин, Гаук, Игумнов и другие выдающиеся музыкальные деятели страны. Великое произведение, исполненное с пламенной самоотдачей, страстно, вдохновенно, имело грандиозный успех. Автор прислал папе партитуру симфонии с сердечной надписью: "Дорогому Михаилу Арсеньевичу Тавризиану на добрую память от горячо благодарного Д. Шостаковича. 18. VI. 1943. Москва".
. . . Холодной зимой 45-го папа едет поездом в Москву, где дирижирует новым произведением Аро Степаняна — героической поэмой "Рождение Давида" при участии Государственного симфонического оркестра СССР, ленинградской капеллы и республиканского хора, в мощном слиянии хора, оркестра, солистов, декламации. В Москве же знакомится с только что написанной великолепной патриотической Второй симфонией А. Хачатуряна ("Симфония с колоколами") и глубоко воодушевленный дирижирует ею в Тбилиси на Декаде закавказских республик. Декада проходит с огромным успехом. Критики пишут, что Закавказская декада по своему уровню является музыкальным событием мирового значения, о чем свидетельствует уже премьера Второй симфонии А. Хачатуряна.
В 1947 году папа поставил "Иоланту". После постановок предыдущих лет, выполнения суровых императивов военного времени появилось нечто совершенно новое в папиной работе, новые, чрезвычайно нежные интонации. Внутренняя одухотворенность лирики Чайковского, изящная, светлая легенда из французского средневековья: чуть мелодраматичная — однако обретавшая настоящую силу в прославлении любви, света. Идеалы рыцарского мужества, чести, отваги в искусстве, литературе всегда были близки папе. В работу над этой светлой вещью с ее могучим утверждением жизни и любви идеальными, чрезвычайно возвышенными средствами он вложил какое-то особенно трепетное, бережное чувство. Каждый звук в оркестре был драгоценен, в каждой фразе говорила душа.
"Иоланта" пошла в сочетании с другим замечательным произведением русской классики. Папа никогда и не подумал бы о балете, если б это не была любимая им стихия инструментальной музыки Н. Римского-Корсакова, с ее бесконечной ширью, выразительной силой, тончайшими, абсолютно зримыми переливами красок. В "Шехерезаде" музыкальным решениям дирижера полностью, счастливо соответствовала работа приглашенных папой из Москвы великолепного хореографа В. Бурмейстера и замечательного художника Иванова (оформившего обе постановки этого вечера). Работа балетмейстера, оформление сцены, костюмы были великолепны. Вместе оба спектакля составили замечательный ансамбль.
По поводу папиного пребывания и выступлений в Большом театре я с удовольствием привела бы статью-воспоминание Н. Д. Шпиллер (написанную этой замечательной женщиной два десятилетия спустя после смерти папы) , ибо она была в числе самых активных участников этих встреч, ведущей исполнительницей "Иоланты", им много довелось работать вместе.
Наталья Дмитриевна Шпиллер вспоминает, что папа был в числе блестящей плеяды молодых дирижеров, воспитанников Александра Гаука, наряду с Е. Мравинским, А. Мелик-Пашаевым и другими. . .
С Н. Шпиллер папа в Большом тщательно проходил партию Иоланты; старый спектакль Большого "Риголетто" пересматривать было неинтересно, а вот "Иоланта" была незадолго перед тем поставлена папой в Ереване, и его целью в Большом было донести до публики, до музыкальной общественности эту свежую ее трактовку.
Говоря об этих первых репетициях с оркестром, Н. Шпиллер пишет: ". . . Михаил Арсеньевич был приглашен в Большой театр продирижировать "Иолантой". Так мне довелось встретиться с прославленным дирижером. Высокий, тонкий, с угловато элегантной походкой, он с первого взгляда производил впечатление чрезвычайно нервного человека. Иссиня-черные волосы, яркие, очень выразительные глаза, сильно развитый подбородок: его нельзя было назвать красивым, но весь его облик производил впечатление удивительно утонченное. Изысканная вежливость в обращении с окружающими, ослепительная улыбка, манера излагать свои мысли были очень обаятельны. Репетиции он проводил живо, увлеченно, умел вовремя пошутить, поднять настроение".
"Уже достаточно познакомившись с дирижером на спевках, можно было быть уверенной в том, что взаимопонимание будет полным. Но вдруг за пультом этот художник предстал совсем другим. То был музыкант трепетных эмоций. Начиная со вступления и первой сцены все наполнялось каким-то внутренним биением. И это удивительное состояние он проносил через весь спектакль, причем психологическая окраска подобных ощущений сохраняла свое разнообразие, ни одна нота не звучала равнодушно, холодно. . . "
Menu
