В дни памяти жертв катастрофического землетрясения 1988г. на первый план выходят постановки социального и экономического характера. И это правильно: вопросы, связанные с ростом инвестиционной привлекательности региона, закладкой новых производств, решением проблем трудоустройства и вообще более пестрым спектром человеческой занятости, являются фундаментальными в деле повышения иммунитета пострадавших районов, гарантом обеспечения должного уровня их вовлеченности в общереспубликанские процессы.
Тем не менее в этой статье хотелось бы обратить внимание на другой аспект проблемы, а именно на необходимость спасения и сохранения александропольской застройки. В водовороте столь вожделенного (именно для этой зоны) строительного бума велика опасность полного уничтожения традиционного пласта городской культуры посредством сноса старой застройки либо ее подчинения архитектурному вкусу нуворишей. В настоящее время самым наглядным проявлением вовлеченности зоны бедствия в общереспубликанские процессы как раз и является проецирование на Гюмри торжествующего в Ереване градостроительного безобразия.
Не скрою, непосредственным поводом для этой статьи послужила прошедшая 2 декабря встреча Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и гюмрийского мэра Вардана Гукасяна, в ходе которой последний отметил: "В настоящее время многие горожане выступают с предложением вернуть городу название Александрополь". Это признание вызвало определенный общественный резонанс, причем некоторые средства информации вписали его в контекст "очередной попытки представителей России и их армянских приспешников по русификации Армении". Я не знаю, какой именно политический подтекст преследовало данное предложение (и преследовало ли вообще), однако абсолютно убежден в категорической неприемлемости нынешнего названия города.
Спрашивается, какое имеет отношение название города к вопросам сохранения городского архитектурного наследия? Непосредственной связи, естественно, нет (в конце концов, нынешний Ереван обезображивается вне зависимости от своего наименования). И тем не менее такая связь существует — она опосредованная. В топонимике есть понятие "урбонима": действительно, логика названий городских населенных пунктов подчиняется совершенно конкретной философии и чаще всего диктуется политической мотивацией. Впрочем, универсального правила нет.
На месте нынешнего Гюмри издревле существовало поселение Кумайри, название которого многие исследователи связывают с этнонимом киммерийцев – иранских племен, вторгшихся на территорию Армянского нагорья в VIII в. до н.э. Конечно, однозначного ответа на вопрос "так это или нет?" мы не дадим, однако греческий историк Ксенофонт в самом конце V в. до н.э. действительно упоминает в "Анабасисе" Гюмниас – "большой, богатый и многолюдный" город. В целом научное сообщество солидарно в том, что это греческая транскрипция названия древнего Кумайри. В период арабского вторжения (спустя тринадцать столетий после Ксенофонта) "большого, богатого и многолюдного" города уже не существовало, по крайней мере армянский историк Гевонд упоминает о Кумайри как о селении.
Высокое (до 1550 м над уровнем моря) расположение местности способствовало частым войнам за обладание этой территорией как важнейшей военно-стратегической высотой. Данное обстоятельство и локализовало Кумайри в уже традиционном для себя приграничье – обстоятельство, которое (между прочим) и дало основание занявшим местность пришлым туркам "адаптировать" традиционное название поселения на тюркскую политическую и этимологическую почву: тюркское Гюмри (Гумры) и есть таможня. Понятие "гюмриец", и поныне произносимое с нескрываемой гордостью, на самом деле тюркский эквивалент "дзернавора" (сборщика податей, мытаря), а также ростовщика, менялы, вымогателя.
Принципиально иное содержание заключено в слове "александрополец". Это констатация принадлежности носителя этого статуса к новой городской культуре. Переименование бывшей турецкой таможни в Александропольскую крепость произошло практически сразу после русско-турецких войн, причем о значимости события свидетельствует факт пребывания в крепости в 1837г. императора Всероссийского Николая I и последующее переименование фортификации в честь супруги — императрицы Александры Федоровны (соответственно, правильнее называть город Александраполем). В 1840г. Александропольская крепость была официально провозглашена городом, а уже в 1850г. город стал центром Александропольского уезда Эриваньской губернии. В связи с прокладкой железнодорожных линий Тифлис – Александрополь – Карс и Александрополь – Эривань – Джульфа он стал также одним из важных транспортных узлов.
Именно с момента переименования таможни в Александрополь и стартовал процесс трансформации этого поселения в город. Специальным постановлением он развивался согласно стандартам, определенным для Ростова, Карса и Шуши. В тот период шло формирование нового, довольно интересного типа армянина Восточной Армении, вобравшего лучшие черты армянской, русской, кавказской, европейской культуры. Если турецкий Гюмри взращивал мытарей, насаждал ростовщические понятия (соответственно, не оставил после себя ни одного выдающегося деятеля), то Александрополь взрастил Гюрджиева и Меркурова, Исаакяна и сестер Асламазян – людей, которых узнала Европа.
Александрополь стал городом мастеров, где процветало более ста ремесел: ювелирное, кузнечное, медное, жестяное и литейное дело… Особое место занимали строители – каменщики, кладчики, плотники. Развитие строительных профессий обуславливалось как наличием богатых запасов строительных материалов и широким размахом градостроительства, так и искусных мастеров – носителей национальных зодческих традиций. Если церкви строились в известном стиле, то общественные здания и жилые дома сочетали в себе уже новые веяния – европейские и русские. В настоящее время этот мощный цивилизационный слой уничтожается громоздкими "аквариумами" в стиле "Барокко" и "Зигзаг"…
После советизации республики переименованный в Ленинакан город отчасти лишился своих достоинств, но ввиду наличия мощного "александропольского пласта" продолжал выделяться среди других регионов. Впрочем, в свое время союзное руководство приняло специальное постановление об учреждении в Ленинакане архитектурного музея-заповедника "Кумайри". Злые языки (коих было предостаточно и тогда) шептали, что подобное решение было обусловлено не особым отношением кремлевского руководства к Армении и к памятникам национального зодчества, а наличием на территории города мощнейшего "русского слоя", в том числе размещенного в казармах кабардинского и черкесского гарнизонов "пушкинского".
Такое маразматическое отношение к этому важнейшему событию отражало мироощущение "завтрашних хозяев республики" – убогих персон, каждая из которых ввиду ущербности собственной натуры претендовала на статус "патриота". Именно они и убили этот музей в период уже независимой Армении. Аллегория и впрямь незамысловатая: Алексей Косыгин, премьер-министр "тоталитарной империи", уделяет время историческому культурному наследию армян и принимает меры для его сбережения, а "патриоты" суверенной Республики Армения планомерно уничтожают его…
Между тем стартовые позиции музея-заповедника были поистине прекрасными. Постановление предполагало сохранение старого культурного облика Александрополя и воспрещало осуществление на обозначенной территории новых строительных работ. Такое же решение (именно тогда) было принято, например, в отношении известнейшего комплекса Кижи. Сегодня карельское чудо архитектуры по праву считается туристической Меккой. На официальном сайте музея десятки зазывающих рубрик: "Музейные коллекции", "Археология", "Архитектура", "Природа кижских шхер", "Фотогалерея", "Виртуальное путешествие"…
Реальное же путешествие по заповеднику "Кумайри" – это констатация победы мироощущения тюркского ростовщика с аппетитом урбанизированной саранчи. Кто ответствен за это? Иные скажут: землетрясение. С некоторых пор в Армении сложилась порочная традиция, пронизывающая сознание практически всех ступеней общественной лестницы: собственные грехи аргументировать чем угодно, но только не своим поведением: уязвимым геополитическим положением, блокадой, войной, землетрясением…
Впрочем, Спитакское землетрясение разрушило не Кумайри и не Александрополь, а социалистический Ленинакан, более того, оно восстановило психологию Гюмри, а именно "психологию вседозволенности" гюмрийца, заместившую "психологию ограничений" александропольца. Очередное переименование города, на этот раз в турецкое Гюмри (вероятно, не случайное именно в период президентства Тер-Петросяна), совместно с объективно назревшим многоплановым кризисом стало стимулом того, что мы назвали бы кризисом цивилизационным. Произошло самое страшное – реанимация жалкого и униженного типа гюмрийца эпохи именно турецкого владычества; типа не достойного горожанина и гражданина – хозяина своей судьбы, города и страны.
Сейсмические толчки в этом районе действительно часты. Только в прошлом столетии город трясло несколько раз. Но толчкам каждый раз противопоставлялся созидательный дух жителей города. В известной хронологической последовательности восставали из руин Кумайри, Александрополь, Ленинакан… Восставали, чтобы потом, в условиях независимой Армении, от них не осталось и следа. Впрочем, благо какие-то следы еще остались, однако что реально можно противопоставить всепоглощающему аппетиту урбанизированной саранчи, этому стихийному бедствию в двенадцать баллов по шкале невежества?
Урбоним, равно как и частые топонимистические упражнения, – это, конечно, не панацея, но, видимо, давно назрела необходимость очередного переименования города. Причем ошибиться, как это имело место двадцать лет назад, уже нельзя: и если из всех четырех вариантов (Кумайри, Гюмри, Александрополь, Ленинакан) Тер-Петросяном по традиции был выбран самый худший и самый неприемлемый (причем Александрополь и Ленинакан были изначально отвергнуты как символы "чуждого" русско-советского прошлого, тогда как турецкий Гюмри оказался ему ближе), то сегодня мы должны прислушаться хотя бы к здравому смыслу и пожеланиям горожан.