«Самсон Мовсисян представил нашему городу новое направление в театре, и то, что происходило на сцене, весь зал переживал в едином порыве», — говорил один из лидеров театрального Казахстана уже после того, как смолкли бесконечные премьерные аплодисменты.
Самсон МОВСИСЯН, режиссер ереванского Театра кукол им. Ов Туманяна и автор многих постановок на разных столичных сценах, сделал в Театре драмы и комедии им. А. Мамбетова в Нурсултане спектакль «Кристофер» о мальчике-аутисте, почувствовал большой успех и убедился, что человечность в человеке — одна на всех. И что творческий контакт — лучший путь к взаимопониманию.
— Кажется, ты первый армянский театральный режиссер, осуществивший постановку в Казахстане. Как возник этот контакт?
— Тут я должен выразить благодарность Союзу театральных деятелей, поскольку и ваша лепта здесь очень значительная. На Лаборатории Чеховского фестиваля, куда вы меня направили, я познакомился с Уланом, который стал главрежем Театра драмы и комедии им. А. Мамбетова в Нурсултане и пригласил меня на эту постановку. Это ответ на вопрос, что нам дает Лаборатория — там происходят вот такие знакомства, и это кайф! В Москве мы с Уланом много общались, обменивались своим видением театра и планами. Он позвонил мне осенью, рассказал о своем назначении и о том, что они хотят пригласить режиссера на постановку, причем не из своего региона, с совсем иным мышлением. Потом сказал, что видел моего «Вия» и хотел бы иметь Гоголя в репертуаре. Мы договорились, что это будут «Мертвые души», я онлайн начал работу с художником, и тут произошли алма-атинские события. Дело застопорилось. А в декабре мы с нашим Театром кукол поехали на фестиваль в Москву, повезли «Кристофера», после чего Алла Шендерова, известный московский критик написала статью — «тема аутизма, замечательный спектакль!». И Улан позвонил снова. Я отправил ему пьесу, он пришел в восторг, мол, социального театра у них вообще нет, впрочем, как и у нас. А тут еще оказалось, что в Казахстане объявлен Год Ребенка, как бы возникла мотивация, и процесс пошел.
— Театр, в котором тебе предстояло работать, такое же камерное пространство, как в нашем Кукольном, где идет твой «Кристофер»?
— Вот с точностью до наоборот! Вообще рождение этого театра для меня, да и для всех нас, — из области ненаучной фантастики. Примерно 10 лет назад в Нурсултане был выстроен «Номад» сити-холл — гигантский комплекс с огромным залом на 800 мест, который был свободен. И когда нынешний худрук театра очень своевременно окончил институт и собрал свою команду, ему предложили открыть в «Номад» театр, что и было сделано. Вообще в Нурсултане много таких прецедентов — множество зданий отдали под театры и вообще учреждения культуры. Кстати, то же самое было в Актау, куда по приглашению я ездил смотреть спектакль. Был там кинотеатр, не работал. Группа молодежи обратились к президенту страны — у нас есть труппа, но нет помещения. Так им не только здание, но еще и серьезные подъемные выделили! И еще, чтобы, так сказать, закрыть тему. Я, естественно, поинтересовался, какая у актеров зарплата. 100 000 тысяч тенге, и это примерно как у нас. А через неделю у них собрание, директор что-то сказал на казахском, все бурно зааплодировали. Спрашиваю, что случилось, — зарплату повысили на 100 процентов! И какие-то штаты театру добавили. Мне еще потом говорили, что это у меня рука легкая оказалась.
— Печалька… Естественно, не ихняя, а наша. А как насчет преодоления барьера различных культур?
— Вот самое классное — не было никакой стены из разных культур, такого максимального доверия я просто не ожидал. Вообще Нурсултан, конечно, потрясающий город, но меня больше всего удивило то, как исламская традиция сочетается в нем с самой супер-продвинутостью. Желание развиваться и двигаться вперед ощущается во всем. А в плане театра, глобально на всем постсоветском пространстве работает одна великая русская актерская школа, и здесь вообще все было просто. Хотя они признавались, что на нас заметно ощущается влияние и европейского театра, даже в подходе к работе. Изначально мы договорились, что спектакль будет на казахском. Это моя первая работа с иностранным языком, но вся труппа прекрасно говорила по-русски и никакой проблемы с коммуникацией не было. Там сделали новые костюмы, но оформление осталось наше, Мики Ватиняна, поскольку оно очень взаимосвязано с формой спектакля. Проблема была в том, что играть предстояло на зал в 800 мест, и сцена — как наша сундукяновская. Так что я добавил какие-то проекции, чтобы визуальная часть соответствовала этому формату. Они очень ответственно подошли к делу — актер, играющий Кристофера, даже похудел на 10 килограммов. Кстати, начало репетиций совпало с Рамаданом — у них серьезный пост, я думаю, как они выдержат. Но оказалось, что наши двухчасовые репетиции для них не штука -там принято репетировать по 10 часов. В общем, все были довольны, только Улан жаловался, что теперь придется обратно приучать их к долгим репетициям.
— Час Х, день премьеры — как это было для тебя и для публики?
— Я сразу начал ходить на спектакли, как только прилетел, чтобы понять, как устроен театр в Казахстане. Так вот, он очень национально заточен, есть хрестоматийные постановки и есть очень интересные, сделанные современным театральным языком спектакли. Но я с ужасом обнаружил, что если публике спектакль не зашел, она совершенно спокойно выходит из зала. У меня начался настоящий мандраж. А тут еще все время говорят, что такого материала у них не было — мой ужас превращается в фобию, я рисую себе страшные картины массового исхода зрителя. Никакой аутотренинг, что спектакль смотрели и хвалили москвичи и поляки, не помогал. Начался премьерный спектакль, на который, кстати, пригласили детей-аутистов, что дополнительно меня напрягло. Огромный зал. Но, честное слово, после первых десяти секунд и до конца спектакля все сидели, вытянувшись в струну. Смотрели фантастически эмоционально! Люди подходили поздравлять и начинали плакать. Один из ведущих артистов театра говорил: «У меня сомкнулось то, что происходит на сцене, и ребенок, сидящий рядом, и я уже просто не мог продохнуть». А я просто убедился, что люди везде одинаковые. Если спектакль задел за живое, не имеет никакого значения, откуда ты, какой вере принадлежишь. Зрители сопереживают одинаково, задаются теми же вопросами и те же вопросы задают.
— Но было же что-то, о чем можно сказать — у них не как у нас!
— Вот что меня приятно удивило — там театральное поле очень взаимодействует, есть корпоративное чувство, все знают работы друг друга, смотрят все. Я ездил а Актау — они уже собирались лететь в Нурсултан, чтобы посмотреть мой спектакль. За месяц, что я там был, в «Номаде » играли множество спектаклей из разных городов страны, был даже «АРТиШОК», который не раз приезжал в Ереван и полюбился нашему зрителю. Ну и, оснащение театров — это просто праздник техники, фул-обеспечение. «Кристофера» играли с головными микрофонами, и за месяц не было ни одного кикса, ни одного «эха». Мне никто не предлагал подумать, на чем можно сэкономить. Наоборот, настаивали: ни в чем себе не отказывай, лишь бы было качество. Что до отношения вне работы, было столько тепла и внимания — мы стали настоящими друзьями.
— Насколько мне известно, тебе уже предлагают вторую постановку. То есть, этот творческий контакт продолжится?
— Представьте себе, они в какой-то мере знали армянский театр. Что-то смотрели в записях, Улан видел «Моя семья в моем чемодане» Нарине Григорян на фестивале в Питере и был в полном восторге. Думаю, «Кристофер» стал первым шагом на пути к сотрудничеству с продолжением. Действительно, мне уже предлагали приехать и на следующий сезон поставить что-то еще. Но я в свою очередь предложил им прилететь в Ереван, посмотреть армянские спектакли. Чтобы в следующий раз туда поехал уже не я, а какой-то другой армянский режиссер. Нурсултан только становится театральным городом, и они готовы привозить туда много разных по стилю театров. А у нас есть этот потенциал! На сегодня у нас есть много спектаклей очень высокого качества, которые могут со спокойной совестью представлять армянскую культуру на любой сцене. Тем более, когда люди настолько открыты к контактам, просто грех этим не воспользоваться. Это общение — это ведь такой кайф, реальное взаимное обогащение! Хорошо бы и нам научиться этой открытости, а скорее — иметь возможность для такой открытости.
— Кажется, ты первый армянский театральный режиссер, осуществивший постановку в Казахстане. Как возник этот контакт?
— Тут я должен выразить благодарность Союзу театральных деятелей, поскольку и ваша лепта здесь очень значительная. На Лаборатории Чеховского фестиваля, куда вы меня направили, я познакомился с Уланом, который стал главрежем Театра драмы и комедии им. А. Мамбетова в Нурсултане и пригласил меня на эту постановку. Это ответ на вопрос, что нам дает Лаборатория — там происходят вот такие знакомства, и это кайф! В Москве мы с Уланом много общались, обменивались своим видением театра и планами. Он позвонил мне осенью, рассказал о своем назначении и о том, что они хотят пригласить режиссера на постановку, причем не из своего региона, с совсем иным мышлением. Потом сказал, что видел моего «Вия» и хотел бы иметь Гоголя в репертуаре. Мы договорились, что это будут «Мертвые души», я онлайн начал работу с художником, и тут произошли алма-атинские события. Дело застопорилось. А в декабре мы с нашим Театром кукол поехали на фестиваль в Москву, повезли «Кристофера», после чего Алла Шендерова, известный московский критик написала статью — «тема аутизма, замечательный спектакль!». И Улан позвонил снова. Я отправил ему пьесу, он пришел в восторг, мол, социального театра у них вообще нет, впрочем, как и у нас. А тут еще оказалось, что в Казахстане объявлен Год Ребенка, как бы возникла мотивация, и процесс пошел.
— Театр, в котором тебе предстояло работать, такое же камерное пространство, как в нашем Кукольном, где идет твой «Кристофер»?
— Вот с точностью до наоборот! Вообще рождение этого театра для меня, да и для всех нас, — из области ненаучной фантастики. Примерно 10 лет назад в Нурсултане был выстроен «Номад» сити-холл — гигантский комплекс с огромным залом на 800 мест, который был свободен. И когда нынешний худрук театра очень своевременно окончил институт и собрал свою команду, ему предложили открыть в «Номад» театр, что и было сделано. Вообще в Нурсултане много таких прецедентов — множество зданий отдали под театры и вообще учреждения культуры. Кстати, то же самое было в Актау, куда по приглашению я ездил смотреть спектакль. Был там кинотеатр, не работал. Группа молодежи обратились к президенту страны — у нас есть труппа, но нет помещения. Так им не только здание, но еще и серьезные подъемные выделили! И еще, чтобы, так сказать, закрыть тему. Я, естественно, поинтересовался, какая у актеров зарплата. 100 000 тысяч тенге, и это примерно как у нас. А через неделю у них собрание, директор что-то сказал на казахском, все бурно зааплодировали. Спрашиваю, что случилось, — зарплату повысили на 100 процентов! И какие-то штаты театру добавили. Мне еще потом говорили, что это у меня рука легкая оказалась.
— Печалька… Естественно, не ихняя, а наша. А как насчет преодоления барьера различных культур?
— Вот самое классное — не было никакой стены из разных культур, такого максимального доверия я просто не ожидал. Вообще Нурсултан, конечно, потрясающий город, но меня больше всего удивило то, как исламская традиция сочетается в нем с самой супер-продвинутостью. Желание развиваться и двигаться вперед ощущается во всем. А в плане театра, глобально на всем постсоветском пространстве работает одна великая русская актерская школа, и здесь вообще все было просто. Хотя они признавались, что на нас заметно ощущается влияние и европейского театра, даже в подходе к работе. Изначально мы договорились, что спектакль будет на казахском. Это моя первая работа с иностранным языком, но вся труппа прекрасно говорила по-русски и никакой проблемы с коммуникацией не было. Там сделали новые костюмы, но оформление осталось наше, Мики Ватиняна, поскольку оно очень взаимосвязано с формой спектакля. Проблема была в том, что играть предстояло на зал в 800 мест, и сцена — как наша сундукяновская. Так что я добавил какие-то проекции, чтобы визуальная часть соответствовала этому формату. Они очень ответственно подошли к делу — актер, играющий Кристофера, даже похудел на 10 килограммов. Кстати, начало репетиций совпало с Рамаданом — у них серьезный пост, я думаю, как они выдержат. Но оказалось, что наши двухчасовые репетиции для них не штука -там принято репетировать по 10 часов. В общем, все были довольны, только Улан жаловался, что теперь придется обратно приучать их к долгим репетициям.
— Час Х, день премьеры — как это было для тебя и для публики?
— Я сразу начал ходить на спектакли, как только прилетел, чтобы понять, как устроен театр в Казахстане. Так вот, он очень национально заточен, есть хрестоматийные постановки и есть очень интересные, сделанные современным театральным языком спектакли. Но я с ужасом обнаружил, что если публике спектакль не зашел, она совершенно спокойно выходит из зала. У меня начался настоящий мандраж. А тут еще все время говорят, что такого материала у них не было — мой ужас превращается в фобию, я рисую себе страшные картины массового исхода зрителя. Никакой аутотренинг, что спектакль смотрели и хвалили москвичи и поляки, не помогал. Начался премьерный спектакль, на который, кстати, пригласили детей-аутистов, что дополнительно меня напрягло. Огромный зал. Но, честное слово, после первых десяти секунд и до конца спектакля все сидели, вытянувшись в струну. Смотрели фантастически эмоционально! Люди подходили поздравлять и начинали плакать. Один из ведущих артистов театра говорил: «У меня сомкнулось то, что происходит на сцене, и ребенок, сидящий рядом, и я уже просто не мог продохнуть». А я просто убедился, что люди везде одинаковые. Если спектакль задел за живое, не имеет никакого значения, откуда ты, какой вере принадлежишь. Зрители сопереживают одинаково, задаются теми же вопросами и те же вопросы задают.
— Но было же что-то, о чем можно сказать — у них не как у нас!
— Вот что меня приятно удивило — там театральное поле очень взаимодействует, есть корпоративное чувство, все знают работы друг друга, смотрят все. Я ездил а Актау — они уже собирались лететь в Нурсултан, чтобы посмотреть мой спектакль. За месяц, что я там был, в «Номаде » играли множество спектаклей из разных городов страны, был даже «АРТиШОК», который не раз приезжал в Ереван и полюбился нашему зрителю. Ну и, оснащение театров — это просто праздник техники, фул-обеспечение. «Кристофера» играли с головными микрофонами, и за месяц не было ни одного кикса, ни одного «эха». Мне никто не предлагал подумать, на чем можно сэкономить. Наоборот, настаивали: ни в чем себе не отказывай, лишь бы было качество. Что до отношения вне работы, было столько тепла и внимания — мы стали настоящими друзьями.
— Насколько мне известно, тебе уже предлагают вторую постановку. То есть, этот творческий контакт продолжится?
— Представьте себе, они в какой-то мере знали армянский театр. Что-то смотрели в записях, Улан видел «Моя семья в моем чемодане» Нарине Григорян на фестивале в Питере и был в полном восторге. Думаю, «Кристофер» стал первым шагом на пути к сотрудничеству с продолжением. Действительно, мне уже предлагали приехать и на следующий сезон поставить что-то еще. Но я в свою очередь предложил им прилететь в Ереван, посмотреть армянские спектакли. Чтобы в следующий раз туда поехал уже не я, а какой-то другой армянский режиссер. Нурсултан только становится театральным городом, и они готовы привозить туда много разных по стилю театров. А у нас есть этот потенциал! На сегодня у нас есть много спектаклей очень высокого качества, которые могут со спокойной совестью представлять армянскую культуру на любой сцене. Тем более, когда люди настолько открыты к контактам, просто грех этим не воспользоваться. Это общение — это ведь такой кайф, реальное взаимное обогащение! Хорошо бы и нам научиться этой открытости, а скорее — иметь возможность для такой открытости.
