«БЫЛО БЫ НАИВНО ПОЛАГАТЬ, ЧТО СТАТУЯ СВОБОДЫ ВСТРЕТИЛА ЭМИЛЯ с распростертыми объятиями. Хорошо еще, что он попал в Лос-Анджелес, говоря условно и несколько высокопарно — Мекку американских армян, где какое-то время можно существовать, зная лишь армянский язык, но где средств передвижения лишены бомжи и бродяги… Именно сюда судьба занесла двадцатисемилетнего Эмиля. Английского языка не знает, машину не водит, знакомых не имеет. Профессия скульптора требует вещественных доказательств – их нет.
Вот реальная ситуация и весь багаж, с которым он приехал в совершенно чуждую, незнакомую страну. Приехал? Милости просим, дорога открыта. Старт для всех одинаков. Легко сказать. Но ведь именно на этой земле состоялись твои соотечественники: Рубен Мамулян, Аршил Горки, Вильям Сароян, Рубэн Накян, Алан Ованесс, Кирк Керкорян, Алек Манукян, Шер (Шерелин Саркисян), Андре Агасси и многие другие…» — писал в предисловии к одному из своих шедевров полиграфического издания незабвенный Генрих Игитян.
Непросто шел скульптор к всемирной славе. Не обладая каким-либо практическим ремеслом. Эмилю пришлось за нищенскую сумму подрабатывать на самых тяжелых подсобных работах. Даже в этих условиях Эмиль умудрялся создавать свои небольшие скульптурные композиции.
Вскоре его искрометное, своеобразное по сюжету, почти фантастически многозвучное по колориту искусство снискало широкую популярность. Впервые о нем я узнала от Генриха Игитяна: «Потрясающе талантливый, — сказал он, — и, как всякий большой художник, — самобытный, неуправляемый. Тебе надо непременно познакомиться с его работами и написать о них».
Надо отдать должное этому уникальному искусствоведу — он был подлинным открывателем новых имен. Как верно он умел распознать и не пропустить самые удачные проявления современных художников, приобретая лучшие их работы для музея, поддержать их вовремя, давая тем самым своеобразную путевку в жизнь. Вот среди таких открытий Игитяна — Эмиль Газаз.
Работы Газаза я увидела еще при жизни Генриха, когда он в Музее современного искусства на ереванском проспекте Маштоца, 7 открыл выставку этого мастера. Картины и скульптуры Газаза (в нем удивительным образом сконцентрировалось врожденное дарование живописца и неординарного скульптора) произвели на меня сильное впечатление какой-то первозданностью, чистотой, свежестью. В них чувствовался большой дар их создателя. Яркие и чрезвычайно насыщенные в цвете, они в то же время очень легки и гармоничны. Некоторые жанровые сцены, женские и мужские портреты поражали непосредственностью наблюдения, остротой глаза и полной свободой выражения. Привлекал их красивый и в то же время нервный и терпкий живописный язык.
Неординарны и скульптуры Газаза. Сложные, яркие и выразительные формы его скульптурных работ эпатируют и настораживают неподготовленного зрителя. К ним надо привыкнуть: они не сразу открываются неискушенному взгляду. Их следует долго изучать — только так распутается клубок мыслей и настроений автора. Объекты, преображенные до неузнаваемости, вдруг предстают в реальном виде, нужно только научиться их распознавать.
…РОДИЛСЯ ГАЗАЗ В ГЮМРИ — ГОРОДЕ, БОГАТОМ СВОИМИ ХУДОЖЕСТВЕННЫМИ ТРАДИЦИЯМИ. В его жилах клокочет чувственная гюмрийская кровь. Первоначальное образование он получил в Художественной студии имени Меркурова, затем продолжил учебу в Терлемезяновском училище в Ереване, по окончании которого поступил в Ереванский художественно-театральный институт. Зоркость глаза и острая наблюдательность в сочетании с неистощимым воображением, свойственные Э.Газазу в ранние годы, получили еще большее развитие в институте. Его все время одолевает жажда: еще больше углубиться в искусство, глубже познать мир, еще не до конца открытый его внутреннему взору. Он увлекается искусством средневековья, итальянского Возрождения, испанской школой великих мастеров. Ему импонировали цветовые гармонии в живописи Карпаччо и Веронезе, карнавальные сценки в картинах Пьетро Лонги, монументальные композиции на полотнах Тьеполо, искусство Боттичелли, Микеланджело, таинственный и глубокий мир Эль Греко, Веласкеса, Гойи… Слушая эхо далеких миров, мечтал стать звеном между старым и новым. Он любит старых мастеров, но следует своим собственным принципам.
Еще в годы учебы он принимает активное участие в республиканских и союзных выставках. Позже его картины и скульптуры демонстрируются на выставках в Европе, Южной Америке, США, получая высокие оценки и признание критиков. Тем не менее, в начале 80-х годов Газаз оказался за океаном — в Лос-Анджелесе. Однако связей с Арменией он не прерывает: время от времени присылает свои картины в дар Музею современного искусства в Ереване и музею родного Гюмри.
В Лос-Анджелесе он живет уединенно, удалившись в полные удивительных откровений самолично сконструированные пространства, — миры, населенные фантастическими существами, где смещены привычные представления и очень мало житейской суеты. Он ищет обобщенные художественные идеи. Работает и творит с таким темпераментом и с такой энергией, словно желает опередить время.
В искусстве Газаза слияние и скрещивание, казалось бы, исключающих друг друга тенденций составляют совершенно особый неповторимый сплав, сквозь который проступает своеобразное, остро индивидуальное видение художника. В его картинах и скульптурных портретах и композициях есть ирония и гротеск. Образы его творений то корчатся в ужимках, то бесстрастно, словно идолы, смотрят на нас. Да, люди — оборотни и лицедеи. В них все — позерство, притворство, безмятежное самодовольство, нарочитая степенность обывателя — черты, свойственные многим людям во все времена. Их носители перешли и в наше время, только это надо увидеть, распознать.
Бурная натура художника — неугомонная, движимая могучей фантазией, разумеется, не укладывается в обычные рамки. И сердце его не стучит в такт обычным жизненным ритмам. Он, как никто другой, воплощает яркость, переменчивость, залихватскую удаль. И это отражается в его работах. Его искусство выражает правду посредством метафор, символов, аналогий. И единит все творчество художника — и живопись, и скульптуру — фантазия. Она вспыхивает в разных ситуациях, в разных проявлениях. Фантазия уводит его в дебри человеческой души, психологии, в дебри человеческих отношений.
И вот этот фантастический мир, отраженный в его искусстве, впервые столь весомо и зримо предстал и перед иностранными зрителями. Вероятно, его самобытность, необузданность, окрыленность пришлись по душе американцам. Но его работы пользуются успехом не только в Америке. Он удостаивается высокой премии на флорентийском биеннале, участвует в различных конкурсах и выставках.
НЕ ЗНАЮ, ЛЕГКО ЛИ ХУДОЖНИКУ В ЧУЖИХ КРАЯХ. Но, видимо, его выручают энергия, преданность делу, энтузиазм.
В сложных, но всегда ярких и выразительных формах художник передает свое отношение к жизни. Подчас его гротескные работы отпугивают, настораживают, но неизменно увлекают своей откровенностью, стремлением вторгнуться в многомерный человеческий мир. При всей своей метафоричности и многозначности этот мир чрезвычайно органичен и убедителен, отмечен смысловым и пластическим богатством.
Он труден для восприятия: работы художника нужно внимательно смотреть и изучать. Эта сложность заключается в том, что они имеют особый язык подтекста, намеков, ассоциаций и иллюзий. Как хочешь — так и понимай их: все зависит от твоего настроения, способности вырваться за пределы сознания, где неожиданно возникают мысли о прихотливости союза двух разных существ, где полеты животных не в реальности, а в сновидениях, а раз так — то рукой подать до древнейших мотивов с их крылатой тайной. Вместе с тем поиски кода проходят через обманчиво простые пластические ходы. Но за простотой композиции стоит огромная работа. Ведь известно, что простота требует неимоверных усилий ума и сердца.
Рисует Газаз необычно, словно бросает линии, точки, кляксы, и всегда незавершенно — часть человека, часть зверя, часть лица. Но во всем этом живут характеры. Слияние и скрещивание, казалось бы, исключающих друг друга фрагментов (человеческая голова и лошадиные ноги), сосуществование в одной композиции разнообразных элементов составляют совершенно особый сплав, отражают характерные особенности его импровизаций, совмещающих реальность и вымысел, ироническое восприятие действительности со сказочной фантазией. У художника не отнимешь способности придать иллюзию жизни фантастическим порождениям его воображения — он заставляет неправдоподобные существа жить человеческой жизнью.
Используя образы аллегорических персонажей, Газаз создает свое мистическое и в то же время вполне реальное пространство. Его легкий и сильный мазок непринужденно строит форму: мазки, то плотные, почти рельефные, то текучие и прозрачные, создают виртуозные пространственные эффекты. В изображенных персонажах художника волнуют не внешние признаки красоты (ее вы не увидите), а скрытые характеристики. Объекты преобразуются во взаимоотношениях с другими объектами в неожиданных сочетаниях и контактах. Кажется, что художник последовательно добивается эффекта полной неузнаваемости.
Бурная, движимая артистической стихийностью жизнь Газаза имеет свою внутреннюю логику, с которой удивительно гармонирует сложная и противоречивая его натура. Логика эта заключается в беспрестанном поиске и в утверждении нового. Лучшим доказательством всему — его искусство, самобытное и органичное в истинном смысле этого слова.
P.S. Редакция «ГА» поздравляет художника с юбилеем и желает ему больших творческих успехов и новых завоеваний.
