Нормальный человек никогда не будет мучиться вопросом о том, с какой ноги он утром встал. Поздно вечером не будет терзаться тем, что опять рано утром не видел восхода солнца. Нормального человека не разбудят призывом: "Вставайте, граф, ваш ждут великие дела!" Кстати, у нас в Карабахе, задолго до титана Ренессанса Жан Жака Руссо, ленивца будили словами: "Вставай, земля давно уже полна работающими".
Нас никто не будит. Каждый из нас семерых несет свою вахту. Капитан жалуется, что у меня в каюте по ночам горит свет – аккумуляторы садятся. Каждое утро (кроме спящих после вахты) встречаем восход, каждый вечер Гайк снимает заход солнца. А 8 июля впервые увидели вечернюю зарницу без зари. Вокруг белого, как снег, солнца виден весь белый горизонт. Встаем, конечно, не зная, с какой ноги. Информацию получаем где-то после полудня, когда Арик открывает электронную почту. Словом, палуба "Армении" всегда полна работающими. И каждое утро я традиционно открываю блокнот и записываю цифры, определяющие хронику путешествия: день, месяц, год. Иногда очень, даже очень, запоминается утро. Так было 9 июля 2009 года, когда мы остались без питьевой воды.
На берегу, наверное, был бы смысл кричать, орать, обвинять правительство. Помните, как незадачливый герой Чапека после проливного дождя хотел было покурить. Тщетно чиркая спичкой, кричит на весь мир: "Проклятое правительство, опять у меня отсырели спички". Однако, мы не на суше. Мы на палубе крохотной "Армении". Здесь в таких случаях сам удивляешься тому, как работает твой скромный мозг, рядом с которым в создавшейся ситуации любой японский компьютер – это детский сад, если не сказать ясли.
В первую очередь в ход идет математика. Восемь часов — это при пяти узлах, но вдруг ветер погаснет, как электрическая лампочка в селе Карби. Тут уже невозможно определить, сколько времени у тебя есть до суши, и с каждой минутой жажда обрастает мхом паники. Остается, как это делали другие, пропустить через мясорубку живую рыбу и выпить рыбий не жир, а сок, то бишь… пресную воду. Но для этого надо еще выловить этот живой родник. Паниковать у нас запрещено приказом начальника экспедиции. Можно иногда покричать, но тем же приказом необходимо очень быстро отходить и, улыбаясь, прийти в себя.
… А между тем "компьютер" продолжает яростно работать, биться о черепную коробку. Вроде бы этой проблемы у нас на борту не должно было быть. Вроде бы мы все рассчитали с самого начала, что в алюминиевых баках питьевой воды должно хватать с лихвой. Тогда, подпрыгивая и вытанцовывая кренделя на качающейся палубе, я подошел к корме, спросил Гайка:
— А кто сказал, что вода кончилась?
— Кок.
Именно в это время снизу медленно поднимался по трапу долговязый и грустный Самвел Саргсян.
— Что случилось, кок?
— Вода.
— Прямо во всех четырех баках? Сразу и кончилась?
— А у них параллельное соединение и все четыре были открыты.
— Кто рассчитал объемы и сроки?
— Не могу сказать.
— Значит, я виноват.
— Если быть объективным, то никто не виноват. По индикаторам невозможно определить показания объема воды. Между прочим, такое встречается часто.
— Значит, в следующий раз, конечно, если на днях мы не умрем от жажды, будем точно считать, сколько налили и потом считать с карандашом в руках, сколько использовали. Как у бухгалтеров – дебит-кредит.
— Я же этой водой посуду мою.
С капитаном мы однажды говорили об этом. Он сказал, что в камбуз для этих целей можно подать забортную воду. Так что в Барбадосе мы должны решить еще одну проблему. Слава богу, у нас на борту есть Эдисон.
Тот факт, что об этом эпизоде, вызывающем тревогу, я честно и прилюдно признаюсь, говорит о многом — даже об уверенности в своих силах. Я могу привести великое множество конкретных примеров, когда у великого множества известнейших, а стало быть, опытнейших путешественников в самом неожиданном месте, в самый ответственный момент рвался стаксель, ломался автопилот и даже в шлюзе Панамского канала глох мотор. Можно спросить: и что они делали? А ничего особенного. Продолжали идти на одном стакселе или без автопилота, изнемогая от недосыпания. Платили огромные деньги за то, что прямо в шлюзе целая ремонтная бригада исправляла повреждение в моторе. Надо только не хныкать.
Сейчас, готовясь к выходу в Карибское море, мы не забываем, что это название чисто условное, даже символическое. Речь идет по сути о продолжении Атлантического океана. А, стало быть, отношение к нему будет опять-таки почтительное. Да и само оно по своим параметрам достойно особого почтения. Достаточно сказать, что площадь его в три раза больше, чем Черного и Балтийского морей, вместе взятых. Даже в популярном школьном географическом атласе непременно подчеркивается, что в бассейне Карибского море характерен тропический климат с сезонными дождями с июня по август и что частые ураганы, шквальные ветры, проливные дожди способны наносить серьезный ущерб. Так что мы хорошо помним, как даже в мелководном Азовском море со средней глубиной 13 метров ураган и шквальные ветры нанесли не только экономический ущерб, но и привели к человеческим жертвам. "Киликийцы", перебирая в памяти нелегкие минуты плавания, чаще всего вспоминают карликовое Мраморное море и проливы Босфор и Дарданеллы. В 1970 годы я и два моих камчатских друга после того как на двух крохотных трехметровых плоскодонках "Вулкан" и "Гейзер" прошли штормовое Балтийское море, чуть не утопили их в Ладожском и Онежском озерах. Так что синдром Бермудского треугольника, мыса Горн, мыса Доброй Надежды, Бискайского залива и многочисленных так называемых "дьявольских точек" на глобусе и на живом Земном шаре можно встретить везде и всюду в зависимости от погоды, которая, как известно, не бывает плохой. Как говорил наш друг — великий Федор Конюхов, дело не в том, на чем ты плывешь, с кем ты плывешь и в каких широтах ты плывешь. Дело в том, какая скорость ветра и какая балльность волн.
Мы об этом помним всегда. Нас многому научил кроме всего прочего и тот последний день в Атлантике 9 июля. Помним и о том, что Бог миловал: ветер был попутный. Так что за семь часов дошли до острова. Жажда нас не очень мучила. Зато мы понимали, что в следующий раз умнее будем.