Когда гаснет большая звезда — остается легенда. И все же ни одна легенда не способна передать ощущение живой Гоар Гаспарян, чье имя неизменно вызывало гордость и восхищение. Потеря ее навосполнима.
Давно ставшая символом совершенства, недосягаемого мастерства, звезда Гоар Гаспарян всегда сияла своей исключительностью. Свыше полувека она царила на сцене, оставаясь кумиром, покоряя волшебной силой своего искусства. Редко кому удавалось подняться так высоко и так глубоко проникать в душу народа.
Блестящий вокальный стиль певицы, драматизм игры, цельность воплощенных сценических образов поставили Гоар Гаспарян в первый ряд артистических имен ХХ века. Красота и сила ее голоса привлекали к ней внимание самых авторитетных музыкантов и критиков. Где бы ни выступала Гоар, она всюду вызывала восторг: она в совершенстве владела этой чистой и высокой формой мастерства, которая является лицом настоящего искусства. В течение всей своей творческой жизни она напряженным трудом утверждала силу и авторитет своей личности, и вместе с тем день ото дня росло ее исключительное дарование. Пресса писала об артистке, "постигшей тайну влияния музыки на души", о жизни, которую она вдыхала в созданные ею образы, о том, что она "чудо, доселе неслыханное, сказочное, а ее голос — как благородный страдивари. . . " (Ууси Аура, Финляндия). Японский музыкант Гиноди Ямана отмечал: "Исполнительские приемы Гаспарян, ее техника доведены до совершенства. Широко охватывая взглядом область мировой музыки, думается, мы найдем мало певиц такого класса".
Когда в 1948 году Гоар Гаспарян приехала в Армению, за плечами у нее уже было свыше 100 концертов, данных с большим успехом в Каире. Но по-настоящему талант певицы раскрылся на родной земле. Армения стала радостью, смыслом ее жизни и творчества.
Певице довелось увидеть много стран и городов, но Армения оставалась ее глубочайшей привязанностью, горячей любовью. Любила Арарат, увенчанный снегами и не случайно выбрала этот дом на проспекте Маршала Баграмяна: из окна дома она каждое утро любовалась им.
Классика отдала Гоар Гаспарян все свои драгоценные жемчужины. Она продемонстрировала свое мастерство в исполнении виртуозных колоратурных партий, таких как Лючия — Доницетти, Джильда — Верди, Динара — Мейербера, Норма — Беллини, вариации на тему Моцарта — Адана, арий Бетховена, Чио-Чио-Сан — Пуччини, Аида — Верди. Она насыщала новизной своей личности старые образы, обдавая их огнем своего темперамента.
А сколько красоты, богатейших оттенков и нюансов музыкальной палитры вносила она в исполнение армянских народных песен, творений Комитаса, Екмаляна, Чухаджяна, Тиграняна, Алем-шаха, Тер-Гевондяна, произведений современных армянских композиторов. Радость, муки, страсть героинь, даже те чувства, которые были только намечены композитором, она делала яркими, выпуклыми. Все это оставляло в нас чувство благодарности даже после того, как переставал звучать ее волшебный голос.
Концертный репертуар певицы варьировался, конечно, в зависимости от страны, где она выступала, но неизменным оставалось одно — волшебство ее искусства. И слушатели, зачарованные звучанием ее прекрасного голоса, ее легкой кантилены, конечно, не думали в этот момент о совершенной вокальной форме, позволяющей певице свободно владеть всей палитрой колоратурной техники.
С середины 90-х годов Гоар Гаспарян все реже появлялась на сцене: возрасту подвластны даже великие. Но вот предпоследний концерт навсегда врезался в память. Думается, многих, кто пришел в тот день в Оперный театр (1996г.) , одолевали сомнения: сумеет ли певица спустя годы снова завоевать публику или легенда будет разрушена.
Начало подтвердило опасения: Гоар — другая. Даже показалось, что все в прошлом. . . Но тут мы стали свидетелями зрелища, исполненного глубокого драматизма. На наших глазах происходила борьба с физической немощью. И дух победил! Свершилось чудо актерства.
Голос ее стремительно набирает силу, расцветает множеством красок, обогащается нюансами, свойственными только ей. Она дышит, плачет, взывает, словно человек, доведенный до отчаяния, живет и трепещет в слиянии страстей, лирических и драматических переживаний. Дух повелевает ее голосом. Все взрывы и спады, все мощнейшие кульминации и трепетно-приглушенный, еле улавливаемый шелест — это не демонстрация техники. Это — выстраданная судьба, своего рода автопортрет интерпретатора, много познавшего и пережившего. Это трагическая исповедь художника, вызов природе. Гоар словно распахнула перед нами забытые тайны нашего родства с миром. Она сама предстала существом, страстно и с болью разгадывающим загадку смысла своего существования на земле. Словно не голос, а душа высвободилась из тьмы в классически совершенном исполнении, в необычном, по-новому открытом проявлении ее "я". Мы слушали ее, дивясь мужеству, с каким она набирала абсолют формы.
Я не видела ее лица — только руки, стиснутые в смиренной мольбе. Казалось, что это руки с полотен Леонардо, оживших в высоком духовном порыве. Это трагическое величие духа сделало ее прекрасной. Воистину: никакое внешнее обаяние не может быть прекрасным, если оно не выражает обаяния духовного.
Она — только она превратила скромные романсы армянских композиторов в высокие образцы лирической музыки. Вот что дает нам право утверждать, что она была одной крови с Нарекаци, Комитасом, Туманяном, Екмаляном.
Исполняя арии из опер Верди, Пуччини, Бизе, романсы и арии армянских авторов она провозгласила свою главную тему: к радости — через борьбу, к гармонии — через метаморфозы трагического духа, к победе — через мятеж. Зал ловил ее дыхание, каждую трепетную ноту. В эти мгновения она делала не только для публики, но и для себя нечто такое, что лишь поздним умом осознаешь, как велик был эмоциональный всплеск, который способны выразить единицы. И зал приветствовал в этот день не только высочайший уровень исполнения, но и все предшествовавшее концерту.
И когда она, облитая черными складками платья, уходила со сцены с гордо поднятой головой, было ясно: ничто никуда не ушло, все в ней, если возможно такое совершенство. Дав свое соло на вершине, Гоар заставила публику преклониться не перед минувшей славой, не перед блистательной легендой, время которой прошло, а перед вдохновенной певицей милостью Божией.
. . . После смерти Тиграна Левоняна, с которым она прожила свыше сорока лет и которого безмерно любила, мы ничего о Гоар не слышали. Она осталась самостоятельной планетой. Слишком самостоятельной для нынешней оперной ситуации, когда всех и вся поделили на "своих" и "чужих". Ее голос остался в чистом пространстве.
Вот почему в момент, когда она ушла от нас, каждый, для кого Гоар Гаспарян была источником радости, испытал такое чувство, словно в музыку над Ереваном вплелась страшная нота, самая низкая во всех октавах — нота смерти.
Menu
