Карен ДУРГАРЯН: «Можно и малыми средствами достичь результата»
С главным дирижером Академического оперного театра, заслуженным деятелем искусств Кареном Дургаряном легко общаться: он удивительно прост, скромен, интеллигентен, не озабочен рекламой собственного творчества, что выгодно отличает его от других служителей муз. И главное, спокойно относится к критике в свой адрес. Все это в высшей степени помогает общению с ним, хотя в особой словоохотливости обвинить его трудно. Но когда разговор входит в сферу его интересов, затрагивает близкую ему колею, он — несравненный собеседник.
— Карен, у меня в памяти ваши концерты в качестве дирижера Филармонического оркестра. В чем, на ваш взгляд, отличие симфонического дирижера от оперного?
— Лично для меня особой разницы не существует. Дирижером я считаю того, кто хорошо исполняет свою работу. Хотя, конечно, в театре дирижер в ответе за все. На суд зрителей он выносит работу огромного коллектива — не только оркестра, но и хора, солистов, сценографа, режиссера. К тому же дирижер в театре, следуя замыслу автора, должен создавать идеально комфортные условия для солистов. Это в полной мере касается и балета, надо всегда быть начеку, чтобы при необходимости прийти на помощь сцене. Основная задача театрального дирижера, на мой взгляд, состоит в том, чтобы свести воедино весь исполнительский состав. На плечи дирижера ложится разработка всей музыкальной драматургии спектакля. Я не открою Америки, если скажу, что спектакль хорош только тогда, когда в нем органично соединены все компоненты — музыкальные, актерские, сценографические. Идеальный вариант, когда звучащая музыкальная ткань спектакля захватывает с первой до последней ноты. Если певцы под твердой рукой дирижера чувствуют свою сквозную задачу даже в эпизодических номерах, результат всегда будет хорошим, что, к сожалению, большая редкость. Успех зависит от многих факторов.
— Как вы оцениваете состояние оркестра сегодня? Считаете ли справедливой критику в его адрес?
— Убежден, что наш оркестр сегодня работает с максимальной затратой сил. Мне кажется, что основное здоровое ядро оркестра сохранилось. Он может, уверен, играть первоклассно. Другое дело, что у нас небольшой репертуар, а это не способствует особому росту. Думаю, сейчас нужно только одно — работать. Оркестр не должен простаивать, каждому оркестранту хочется играть что-то новое, интересное. Поэтому мы играем концерты — «Жар-Птицу», «Весну Священную» Стравинского, много репетируем, чтобы сохранить форму, усилить оркестр. После «Спартака», «Дон Жуана» Моцарта — изумительной оперы (к сожалению, спектакль не совсем удачен), где тончайшая музыка, все на мельчайших деталях, хотелось бы обратиться к балету «Ромео и Джульетта» Прокофьева, где есть сложнейшие партии, которые поднимут уровень оркестра. Только осуществив спектакль, можешь доказать, что оркестр стал играть лучше.
В последние несколько лет оркестр выступал в четырех странах, последние гастроли прошли в Берлине, где, кстати, высоко оценили его игру. Когда слушаешь наш оркестр в качественном зале с нормальной акустикой, поражаешься его звучанию. Просто необходим достойный репертуар. А между тем ощущается нехватка репетиционного зала. Беспокоит также наличие клуба рядом с оперным залом. Этого не может быть ни в каком городе мира. Там совсем иное отношение к оперному искусству. Конечно, у нас есть проблемы в оркестре: ощущается недостаток гобоистов, фаготистов. Вот мой первый фаготист играет и в оперном театре, и в филармонии. Эту проблему надо решать только совместными усилиями. Можно же сделать так, чтобы класс фагота в консерватории для пользы дела, в виде исключения в этом году был бы бесплатным, чтобы ребята, у которых нет денег, пошли на эти места. А сейчас, допустим, у меня репетиция, а мой первый фаготист занят в Филармоническом оркестре. Это проблема…
— Вот и на «Спартака» пригласили танцоров из других коллективов. Очевидно, это тоже создает дополнительные трудности, спектакль может развалиться…
— Спектакль может развалиться не только поэтому. Необходима дисциплина, надо четко выстраивать график спектаклей. Допустим «Спартак» идет 2 раза в месяц в намеченное заранее время. Тогда и артисты из других коллективов соответственно выстроят свой план и спектакль не развалится.
— Как вы относитесь к критике? Она вам помогает или мешает?
— Это самый болезненный вопрос. Не могу серьезно относиться к критику, который приходит в театр только на сдачу спектакля или на премьеру главным образом для того, чтобы себя показать, а потом долго и мучительно для окружающих рассказывать, как лично он поставил бы спектакль. Сегодня я не вижу профессиональных критиков, которые есть в Санкт-Петербурге или в Москве. Вы хоть раз встретите у нас в зале человека с партитурой в руках, который после спектакля обстоятельно, доброжелательно, умно разберет все компоненты спектакля? Как правило, большинство статей в прессе — это однотипный негатив без должной аргументации, когда сразу видно, ради какой цели старается автор, какая у него «сверхзадача»… Хороший критик, на мой взгляд, это хороший хирург. И его значение велико не только после премьерного показа, но и до и после него. Во всяком случае, мало кто занимается состоянием текущего репертуара театра. Это очень серьезный вопрос. Не используются многие формы работы, которые помогли бы расширить и оживить интерес к жанру.
— Вы ощущаете себя лидером в театре?
— Нет. Абсолютно. И дело тут не в характере. По-моему, в республике не найдется ни одного дирижера, кто упрекнул бы меня в том, что я не допускаю его к оркестру. Все современные армянские дирижеры выступали с нашим оркестром. Даже чисто физически я не могу все брать на себя. Бывает, что сам оркестр не хочет с кем-то играть… У нас почувствовать себя лидером трудно. Стоит выбрать солиста на ту или иную роль, как тут же сыпятся упреки: почему не взяли на эту роль такого-то певца? А то, что голос и артистические данные предложенного солиста не вяжутся с партией, никого почему-то не трогает… Хочу напомнить о том, как непросто сложилась судьба Гергиева в Ереване. Я далек от сравнений, Гергиев — один из гениев XX века, перед которым я преклоняюсь, выдающийся дирижер, настоящий лидер. В России ему поверили, дали проявить себя, увидели в нем большой потенциал, чего у нас не произошло.
— В последнее время все активнее ставится вопрос о возрождении филиалов. Каково ваше отношение к этому?
— Самое положительное. Именно на малой сцене значительная часть труппы набирается опыта. По-моему, своего пика наш филиал достиг во времена режиссера-постановщика Ваагна Багратуни. Сейчас филиал находится при консерватории. Уверен, что и консерватория, и оперный театр должны двигаться в одном направлении. Используя малую сцену, мы можем вернуть на сцену некоторые оперы армянской классики, озвучить новые сочинения, которые годами ждут своего воплощения…
— Вы не находите, что слишком затянулась проблема отсутствия режиссера-постановщика в театре?
— Чтобы иметь режиссера-постановщика, мы должны себе ясно представить, какие спектакли нам нужны. Государственные заказы поступают исключительно для постановки национальной оперы. Можно, конечно, пригласить откуда-то знаменитого режиссера-постановщика, сценографа или тенора, или выдающегося дирижера, чтобы он продирижировал спектаклем «Аршак II». Но это нереально. Поэтому необходимо выбрать репертуар, над которым мог бы работать и европеец. Нужна четкая репертуарная политика в опере. Представьте, что сегодня мы ставим «Аиду», затем «Богему», дальше «Пиковую даму», «Кармен», а потом можно приблизиться к операм Вагнера. Только такая политика будет способствовать росту артистов, оркестра. Вообще должен сказать, что опера — это драма, воплощенная в музыке, и пока мы в музыке не выразим действия героев, никакой режиссер нам не поможет. Но режиссура, чуткая к музыке, коренящаяся в ней, конечно, необходима. И еще необходимы эксперименты, которые расширят ассоциативные поля традиционных образов.
— Вы ведете интенсивную концертную деятельность. Чем вы руководствуетесь при выборе репертуара своих гастролей?
— Гастроли за рубежом — существенная часть работы, которую я веду в последние годы. У меня достаточно было симфонических концертов за рубежом — более 100 концертов в Англии, Италии, Японии, России. В Японии работал три месяца. Мне очень дороги и воспоминания от выступления с оркестром Рикардо Мутти. Два года назад осуществил две постановки в Санкт-Петербурге — «Спартак» Арама Хачатуряна и «Ромео и Джульетта» Прокофьева в Михайловском театре. Целых два месяца работал с выдающимся балетмейстером Виноградовым. «Спартак» в Михайловском театре отличался от балета, поставленного в нашем театре Григоровичем. Мы его показали на одной из самых знаменитых балетных сцен мира — в театре «Колизей» в Лондоне. Это было настоящее зрелище. На спектакль было потрачено несколько миллионов долларов. После третьего спектакля эти деньги возвратились — билеты очень дорогие. Мне кажется, что самое главное — фантазия режиссера и сценографа. Ведь можно и малыми средствами достичь успеха, поставив спектакль так, что он будет смотреться на три миллиона, хотя потрачено на спектакль только 50 тысяч. До 2015 года у меня есть контракты с зарубежными коллективами. К сожалению, нет возможности делать больше на Родине. Жаль, потому что каждый художник должен быть реализован прежде всего у себя на Родине.
