К 100-летию народного архитектора Рафо Исраеляна
Будучи школьником, с балкона бабушкиной квартиры или спускаясь в расположенный в нескольких шагах старый дедовский дом — бывший “арачнордаран” церкви Сурб Саркис, где жили его уцелевшие в терроре брат и сестра, я наблюдал за реставрацией самой церкви. В 1920-е годы отец деда по материнской линии Акоп Хачванкян был настоятелем Айраратской епархии (под конец самого его сослали, а троих сыновей, включая моего деда, уничтожили).
Центром епархии была (и есть) церковь Сурб Саркис, и потомки пристально следили за необычной реставрацией. Вплотную к стенам старой церкви клали новые стены — совершенно другой архитектуры. Формально это была всего лишь облицовка камнем, только очень толстая. Смысл же заключался в том, что в условиях, когда о строительстве новой церкви не могло быть и речи, вместо неказистой сельской церквушки стал возвышаться красавец храм с фасадом прямо на въезд в город. От родных я часто слышал, что автором смелой “реставрации” был архитектор Рафаел Исраелян, который жил по соседству с мастерской деда — художника Тачата Хачванкяна, и что до ареста деда они дружили.
Однако, проходя мимо стройки, самого архитектора я ни разу не видел. Не видел я его и позже, когда поступил на архитектурный факультет. И хотя к моменту его смерти я был уже на третьем курсе, но, видимо, он уже болел, редко появлялся в институте. Так что ни увидеть, ни тем более учиться у Р.С.Исраеляна мне не довелось.
… Спустя несколько лет я поступил в московскую аспирантуру к проф. Ю.С.Яралову. Яралов и Исраелян были ближайшими друзьями. Собственно, вся современная армянская архитектура, как я это вскоре понял, Яраловым воспринималась через Исраеляна. Нет, он близко общался со многими армянскими архитекторами (справедливости ради скажу, что у них был тройственный союз друзей — третьим был Л.М.Бабаян). Дружили все трое и с Вараздатом Мартиросовичем Арутюняном – председателем Союза архитекторов Армении и соседом Исраеляна. Особо уважительные отношения у Яралова были с Г.Г.Агабабяном, председателем Госстроя Армении. Так что близко знаком он был с множеством армянских архитекторов, которые воспринимали Ю.С.Яралова как своего человека в московской архитектурной среде 1960-1970-х годов, когда он являлся секретарем Союза архитекторов СССР (это положение он как бы наследовал у Каро Алабяна, занимавшего тот же пост в 1930-1940-х гг.). Но к Рафо (как и многие, но с большим основанием, так Яралов называл Исраеляна) он относился совершенно по-особенному – как к великому зодчему и великому человеку. “Человек с лицом каменщика, головой мудреца и сердцем поэта” – эти слова Яралов произнес на ереванском кладбище, прощаясь со своим другом.
… В конце 1970-х я писал диссертацию по проблеме национальной архитектуры того периода, т.е. исследовал то, что, можно сказать, еще “не остыло”. Исраелян попадал в этот период – его строящийся в Сарадарапате музей занимал одно из главных мест в моей работе (о музее стали писать в центральной архитектурной печати, было очевидно , что в пустынной равнине у подножия Арарата возводится шедевр). Мы приезжали с Яраловым в еще не функционирующий музей и видели его и снаружи, и изнутри. В СССР тогда музей определялся содержимым экспозиции, тем, что висит на стенах и стоит под ними. А здесь Исраелян саму архитектуру превратил в действо, подчинив ей экспозицию (сейчас повсеместно в мире так строят музеи самые именитые архитекторы).
Мой учитель и я ходили по пустынным залам этого прекрасного сооружения и было ясно, что Яралов мысленно продолжал нескончаемую беседу со своим великим другом. А архитектура музея, словно страница за страницей прекрасной книги, открывалась перед нами в изящно прорисованных арках, в легких сводах, сложенных из бетонных арок, в неповторимом декоре. Все было так просто, так очевидно. План был ясный и удобный. В здании практически без окон было абсолютно светло. Залы освещались льющимся сверху светом армянского солнца – то, что для Рафо было синонимом АРЕВ ев АЙАСТАН — Солнце и Армения. И, наконец, два узких разреза в складчатых углах здания, два ренессансных арочных окна, в одно из которых точно вписывался Арагац, в другое — Арарат.
… Яралов все сильнее связывал меня с Исраеляном. Как ученик я становился Яралову ближе, и он все настойчивее стремился передать все хранящееся в нем духовное богатство своего друга. Здесь он был очень бескорыстен. Я стал чувствовать не только архитектуру, но и самого Исраеляна…
Я шел в Яралову на обсуждение готовой диссертации и волновался, ибо в тексте содержалось много неизвестных ему положений. Хотя Яралов в процессе работы баловал меня столь желанной бесконтрольностью, но все же…
Он листал прочитанные страницы, как бы невзначай оставляя незамеченными непривычные ему теоретические постулаты, и остановился на разделе “1930-1950-е годы. Рафаел Исраелян” (этот раздел предшествовал основному тексту работы). И Яралов начал рассказывать. Он говорил и говорил о своем друге. Нет, конечно, не занимался анализом его работ – об этом мы с ним давно все проговорили. Он вспоминал те сюжеты из жизни, которые сопровождали богатое и прекрасное творчество Исраеляна. О начале дружбы, о частых встречах дома у Рафов Ереване, о его многочисленной семье.
Он вспоминал сюжеты строительства Монумента. О, это не были академические заметки. Их пикантность такова, что я не рискну воспроизвести. Яралов рассказывал с удовольствием, кажется, позабыв нашу разницу в возрасте. Я же слушал без ложного смущения – ведь он говорил о том, что вскармливало талант великого человека. И, кажется, перечисляя сюжеты, Яралов был горд за своего друга, притом ни на мгновение не позволяя мне усомниться в своих собственных достоинствах…
…Ушедшие жизни ярких людей. Благодаря Яралову я понял и полюбил архитектуру Исраеляна, понял и полюбил образ этого необычного и столь талантливого человека. Все последующие годы я стараюсь проникнуть в суть его архитектуры, в ее глубины.
Уже в те давние аспирантские годы я написал, возможно, один из самых важных для меня текстов – “Арку Чаренца”. Арку, через которую открылся и мой собственный взгляд на Исраеляна, на Арарат, на нашу Армению…