"Сезоны русской культуры в Армении" продолжаются. Их, то есть нашими, ереванскими очередными гостями стали актер, режиссер, исследователь литературы, народный артист РФ Вениамин СМЕХОВ и его супруга, театральный критик Галина АКСЕНОВА. 15 ноября в Русском государственном драматическом театре имени Станиславского состоялся творческий вечер популярного актера и режиссера. А кроме того, за три дня пребывания в Ереване Смехов и Аксенова провели мастер-классы в Государственном институте театра и кино.
ПО СОБСТВЕННЫМ ПОДСЧЕТАМ, ВЕНИАМИН СМЕХОВ В ЕРЕВАНЕ УЖЕ В ПЯТЫЙ РАЗ. За последние годы он вообще стал относительно частым гостем нашей столицы: в 2007 году приезжал в рамках встречи российских деятелей искусства с армянской творческой молодежью, в 2008 году – опять же в рамках "Сезонов русской культуры" с поэтической программой. Знаменитый Атос и почти двадцать лет актер легендарной Таганки, сыгравший более 50 ролей в театре и около 30 – в кино, нынче Смехов занимается постановкой драматических и оперных спектаклей за рубежом и в России. Но, пожалуй, основным занятием известного актера стала, простите за кондовое слово, пропаганда настоящей, высокой Поэзии, настоящей литературы. Постоянным зрителям телеканала "Культура" хорошо известны его блестящие циклы – словесные портреты и творения шестнадцати русских поэтов от Некрасова и Маяковского до Высоцкого и Бродского под названием "Я пришел к вам со стихами". Вышли в свет диски качественной прозы в исполнении Вениамина Смехова.
"Если говорить о моей "оригинальности" как читателя, то я читаю — то есть "начитываю", исполняю — "книгу вслух". Для работы с книгой у микрофона я заряжаюсь предподготовкой. И здесь сам себе могу показаться начитанным. За последние годы я начитал, перечитал и пережил как дар небес "По ком звонит колокол" Хемингуэя, "Пятую гору" Коэльо, "Шишкин лес" Червинского, "Любовника смерти" Акунина, "Три мушкетера" Дюма, "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова, "Самоубийцу" Эрдмана, "Вальпургиеву ночь" Венедикта Ерофеева", — делится артист, за "чтением" книг чужих не забывающий и о собственном литературном творчестве. Многим известны его книги "Служенье муз не терпит суеты", "Скрипка мастера", "Живой и только", посвященная Высоцкому. Вот и министру культуры Асмик Погосян Вениамин Смехов преподнес свой сборник из трех книг — "Та Таганка", "Али-баба и другие", "В жизни так не бывает".
Вот и потенциальную возможность возвращения на театральную сцену артист связывает в первую очередь со словом: "В данный момент мне грозит попытка вернуться на сцену. Если это произойдет, виноваты будут превосходные качества театра "Практика" Эдуарда Боякова и — это главное — проза Владимира Сорокина: рассказы "Черная лошадь с белым глазом" и "Волны" станут пьесой. Я чувствую радость в прозе Сорокина. Не все читал у него, но его "Метель" меня очень вдохновила. И чем больше перечитываю два рассказа, которые упомянул, тем больше наслаждаюсь их совершенством. Я — актер, но не до конца, потому что отравлен обожанием слова. Причем еще со школьных лет".
"Я ВОСПИТАН СЛОВОМ, НАВЕРНОЕ, ВСЕ ХОРОШЕЕ, ЧТО В МОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛО — и в театре, и в режиссуре, и в литературе, — это единство слова, — считает Вениамин Смехов. — Поэзия всегда освещала и согревала нашу жизнь. Лет десять-пятнадцать назад я с печалью наблюдал сумерки этого солнечного явления. А потом опять забрезжило. Ни в какой другой стране так не любят, не слышат и не воспроизводят поэзию, как в нашей. Вплоть до бешенства графомании. Россия — страна крайностей. С одной стороны — высота подлинной, божественной поэзии, с другой — чудовищная графомания. Но даже графомания по-своему отрадна. Она — знак культурного предпочтения. Я выступал в Самаре, и после концерта ко мне подошли молодые люди: "У нас в университете есть клуб Маяковского. Не хотите ли прийти к нам завтра и что-нибудь прочитать?" У Эдуарда Боякова в "Практике" идут с аншлагами поэтические спектакли Андрея Родионова, Елены Фанайловой, Веры Полозковой. А вот еще один показатель, что поэзия жива: в Москве в концертном зале Чайковского возродился абонемент под названием "Звучащее слово", и я уже трижды там выступал. В сравнении, скажем, с любителями персонажей "Фабрики звезд" или "Дома-2" любителей поэзии сегодня действительно немного.
А в 60-е годы поэзия владела умами сотен тысяч людей. В ней вообще заключена бацилла свободы. Поэзия раздражает соблазном вольности, пьянит мозги. Вот если есть химзаменители, то поэзия — витазаменитель, наджизненное пространство духа. В 60-е годы этот дух выявлялся в "лужниковских" витийствах. Происходившее там трудно назвать концертами. Это был и протест против несвободы, и что-то важное, связанное с диалогом отцов-детей… Но вот уже в нынешние времена я однажды участвовал в большом концерте, посвященном памяти моего друга Юрия Визбора. Из актеров на сцене был я один, остальные — классики бардовской песни. И когда в конце мы запели: "Милая моя, солнышко лесное", — шеститысячный зал осветился, и Юлий Ким, последний из великих бардов, сказал мне шепотом: "Посмотри — черно-белое кино. Седые отцы, а рядом — дети. Значит как минимум два поколения". Я к тому, что мы все равно не ответим на вопрос, почему поэзия жива, хотя вроде бы все было сделано, чтобы ее не стало. Жива — и все! Вот такое чудо".
ПРОГРАММА, КОТОРАЯ ЗВУЧАЛА СО СЦЕНЫ РУССКОГО ТЕАТРА, ДОЛЖНА БЫЛА ОТКРЫВАТЬСЯ ПУШКИНЫМ, НО… ОТКРЫЛАСЬ ЧАРЕНЦЕМ. Артист считал, что есть такая Поэзия – единой почвы и судьбы. "Армянскую поэзию я узнал давно и всегда был вдохновлен ее словом, — сказал он. — Был случай на нашем Центральном телевидении, когда передача "Искусство перевода" была запрещена, поскольку выяснилось, что армянскую поэзию переводили такие "нехорошие" люди, как Ахматова, Мандельштам, Пастернак. Это было продолжение сталинского режима в новую, "диетическую" брежневскую эпоху. А позже судьба свела меня с семейством блистательного Павла Лисициана, и благодаря его детям — Карине, Рузанне, Рубену и Герасиму я познакомился с творчеством выдающегося армянского поэта первой половины XX века Егише Чаренца".
В дни пребывания в Ереване Смехов успел посетить не только Дом-музей Параджанова — Мекку номер раз наших гостей, но и Дом-музей Чаренца. "Вчера, когда мы были в музее Егише Чаренца, у меня был какой-то культурный шок. Низко кланяюсь тем людям, которые создали и поддерживают этот высокий эстетический порядок без пафоса, — поделился он впечатлениями. — Судьба Чаренца, и судьба армянской поэзии — это и есть то, что сближает какие-то метафизические термины".
И в концертной программе звучали стихи поэтов, сближенных судьбой, — Пушкин, Бродский, Высоцкий. Справедливости ради приходится признать, что, декларируя стремление показать все разнообразие поэзии гениев, Смехов несколько лукавил. Актерское начало все-таки брало верх? Во всяком случае порядочную часть двухчасовой программы занимали "актерские истории", а "разнообразие творчества гениев" в основном свелось к чтению стихов сатирико-юмористического толка – на радость залу. Но врывались, врывались в струю популяра па высокого балета! Пушкинские "Бесы" — с такой проработанностью, с такой эмоциональной экспрессией! С помощью тембровых красок и ритмической игры артист делал зримыми летучие образы. Вот оно, чистое колдовство слова! Вот они, магические "слова", "слова", "слова"! Эта фонетическая материя несравненной пушкинской красоты, высшая плотность сжатия слова – так сжимаются погасшие звезды.
"В театре моей памяти — в живом, счастливом театре — идет непрерывная премьера. В театре моей памяти — избранные. Моим сердцем избранные. Вечно живые, вечно действующие лица…" — написал Вениамин Смехов.
