1-го июня народной артистке Армении Лусинэ Закарян исполнилось бы 70. Больше 10 лет ее нет с нами, но жива память о выдающейся певице. Таинственным, непостижимым образом Лусинэ живет даже на своих фотографиях. Кажется, что перед тобой друг, с которым ты всегда можешь поговорить по душам.
Думается, многим памятны ее последние выступления. Ее встречали и провожали, как всегда, громом рукоплесканий, долго не смолкавших и не дававших артистке возможности начать следующую песню. Мы видели в ней нашу прежнюю, любимую певицу, ее выразительное лицо, глаза, жесты, полные благородства и достоинства. Порой у нее вырывались глубоко драматические ноты, и в такие моменты публика, словно завороженная, затаив дыхание, безмолвствовала. Мы чувствовали, что певице что-то мешает. За этим неуловимым "что-то" скрывалась болезнь, и каждое ее выступление было самопожертвованием. На каждом концерте она опустошала себя и вновь возвращалась к жизни. Впрочем, это было органической потребностью, потому что пение было единственным источником и смыслом ее жизни. Каждый, кто хоть раз слышал ее дивный голос уникальной красоты, мечтал вновь услышать ее исполнение.
. . . В Ереван Лусинэ Закарян приехала из грузинского Ахалциха и уже спустя несколько лет сникала признание исключительностью дарования у музыкантов и критиков. Природа действительно проявила к Лусинэ неслыханную щедрость: голос, музыкальность, прекрасный слух, красивая внешность. Но прелесть ее была прежде всего в красоте внутренней, выразительной, одухотворенной. На улице ее часто провожали взглядами. Многие годы в этом взгляде был восторг, потом к нему примешалась грусть: почти все знали о ее болезни. В ее личности и судьбе было много такого, что заставляло думать о несказанном. Мне всегда казалось, что она — человек неограниченных возможностей, но реализуются они не до конца.
Что поражало в Лусинэ больше всего? Голос, проникающий в самые глубины души и ранящий, как всякое слишком сильное чувство. Естественность, высокая простота, глубокая человечность, придающая незабываемую прелесть ее облику. Удивительная сосредоточенность, которая всегда заставляла верить, что нет зала, публики — есть только мир, который окружает ее.
Каждое выступление Лусинэ было не просто событием, но и еще чем-то, что бывает, когда забываешь оценивать, сравнивать, а сидишь, пораженный совершенством исполнения, когда чувства переполняют душу и возвышают тебя над самим собой.
Мир, который она создавала, был воплощением чистоты, гармонии и того совершенства, которые пленяют нас на полотнах величайших художников Возрождения. Она обращалась к нам из того мира, а мы ее слушали и понимали. Новые миры она открывала в старых партитурах, возвращая нам Гайдна, Баха, Моцарта, Керубини, Екмаляна, Комитаса. Она заставляла нас увидеть этот мир как бы заново, почувствовать его изначальную прелесть и ошеломляющую новизну. Здесь было все — величайшее бескорыстие, отрешенность от всего временного, жестокого, преданность величию момента.
Ее национальная самобытность с наибольшей полнотой и силой проявилась в преданной любви к средневековым песнопениям, которые она исполняла бесподобно, открывая в них новые грани и оттенки. В этих песнопениях много скорби, но скорбь эта очищает и возвышает, сплачивает и взывает к величию души. Кто знает, сколько людей испытывали это очищающее воздействие благодаря Лусинэ! Потому она и сыграла столь значительную роль в духовной жизни нации. Перед ее высоким искусством исчезала разница в темпераментах, в эстетических вкусах — все одинаково непреодолимо отдавались чарующей власти ее голоса.
Лусинэ была поистине народной, но не по званию, а по самой сути. Она жила для людей, и связи ее с миром были просты и естественны. Но в этих связях всегда присутствовала доля поэзии, возвышающая их своей особой проникновенностью. Она несла в себе гены своего народа и не мыслила себя вне его. Где бы она ни находилась, куда бы ее ни заносила концертная жизнь — в Канаду, США, Францию Англию, Сирию, Германию, — Лусинэ достойно несла в себе судьбу своего народа. Не от этого ли искусство ее за рубежом говорило об Армении, ее истории, культуре гораздо больше, нежели любая летопись событий?
Слова нашей признательности к Лусинэ исполнены любви и нежности. Об этом свидетельствует и пресса о ней — обширная и многообразная, включающая очерки, заметки, эссе, музыкальные рецензии, отзывы писателей, деятелей культуры разных стран, всех тех, кто испытал на себе непосредственное воздействие ее искусства и личности. Самые высокие отзывы исходят от Арама Хачатуряна, Эдварда Мирзояна, Ваагна Давтяна, Дмитрия Кабалевского, деятелей зарубежной культуры. Приведу лишь некоторые: "Открытая душа, завораживающий голос, культура чувств. . . " ("Советская культура"). "Подобный голос и исполнение за всю свою жизнь я встречал редко. Мои представления об Армении, как о стране чудес, не были бы полными без знакомства с чудесным голосом Лусинэ" (Рокуэлл Кент).
Среди множества телеграмм, пришедших в горестные дни прощания с Лусинэ, была и от Сильвы Капутикян, которая выразила боль не только свою, но и всего народа: "Всем сердцем скорблю о кончине Лусинэ Закарян, одной из тяжелейших потерь нашего народа. Феномен Лусинэ Закарян будет вечно жить в нашем духовном мире. . . "
. . . Похоронили ее перед храмом Святой Гаянэ, рядом с матерью Католикоса Вазгена I. Без ее голоса, без этой трепещущей мелодии разве можно в полной мере понять, почувствовать и сам храм? Когда я уходила, мне почудилось, что в холодном зимнем воздухе звенят прощальные звуки ее голоса, трепещут крылья невидимой музыки. Вспомнились строчки Исаакяна:
Все суета, все — проходящий сон.
И свет звезды — свет гибели мгновенный,
И человек — ничто. Пылинка в мире он.
Но боль его громаднее Вселенной.
Menu
