Все последние годы Светлана Навасардян много играет Шопена. Неслыханное счастье! Так, как она, сегодня не исполняет Шопена никто. И не только, конечно, Шопена. Не надо искать в моих словах отголоски патриотизма — это констатация реального факта и ничего более.
Юность ее заполнил Шуман. Он и сегодня не уходит из ее репертуара. Но Шуман заставляет меня в который раз дивиться тому, что рядом с прорывом в гениальность у него подчас идет нечто, не дотягивающее до этого прорывного уровня. Иначе говоря, он не ровен. Не то Шопен — сплошь одни жемчужины.
Какая сила звучит в некоторых его этюдах! Вообще в исполнении Светланы это мужественный Шопен, а не та слизливая жижица, какая звучит у большинства пианистов. Видимо, столь же мужественным было исполнение и самого Шопена, великого не только как композитор, но и как пианист.
Полонезы, мазурки, польки, краковяки — Польша всегда любила танцевать. И танцевала с блеском. Фредерик не забыл этот блеск, как не забыл он отчий дом и юность. А привязанность к матери оказалась у него пожизненной.
Горделивые польские танцы, ставшие в его передаче щемяще горестными. Ну хорошо, полонез — танец хотя бы галантный, но мазурка! Вдумайтесь: в обычный танец (а мазурка не из самых тонких) вложить такую тоску — тоску о юности и здоровье, сделать мазурку щемящим воспоминанием о детстве. Какое пиано! Не пиано даже — тишайшесть. Отзвук отзвука, нежное лесное эхо. Такой тонкой элегии не знала лира ни одного из романтиков. После этих мазурок в исполнении Светланы Навасардян не хотелось выходить из забытья, не хотелось в реальность из концертного зала. В зените лет Светлана играет во всеоружии творческой зрелости. И обрушивает это зрелое понимание вещей на слушателей.
Да, мужественный Шопен. И невольно вспоминается Святослав Рихтер, в исполнении которого Шопен был уже не просто мужественным, но мощным. Все изнеженное вымывалось этой мощью. А в особо нежных частях потрясал еще и масштаб неземных подголосков. Думаю, сам Шопен, если бы он мог услышать Рихтера, с удивлением осознал бы, композитором какого уровня он является.
Первое впечатление от Светланы Навасардян — легкость, одухотворенная стремительность. Шопенгауэр считал, что талантливые люди — люди внутренней грации. Истинно так. Взлетность есть суть натуры Светланы. Но взлетность не означает отсутствия мощи. Во все гигантские музыкальные программы она входит вдохновенно, крылато. Однако не обижено и малое. Вот, скажем, мелодия Баха — Зилотти, похожая на молитву. Какое созерцательное погружение и в какие глубины! Какая высочайшая концентрация духа! Отдельность, отборность, крупность, вычлененность немногочисленных спокойных возвышенных звуков — затухающих, тающих в отдалении (завороженный зал). Отдаленная связь сомнамбулического начала бетховенской «Лунной сонаты» с этой вещью Баха (а Бах был любимым композитором Бетховена) для меня несомненна. Сколько музыкальных мыслей и идей! Подхватывай, развивай, обогащай. Принцип эха, повтора, медоточивой погруженности. Сомнамбулизм во имя прозрения.
Играет ли кто-нибудь эту вещь Баха так, как Светлана Навасардян? Сомневаюсь. Музыка Баха. Как лицо человека с дивно осмысленным взглядом. «Совершенствование души с помощью музыки» (Конфуций). Гармонизация души. А в этом ой как мы все нуждаемся сегодня. И кому, как не возвышенному Баху, гармонизировать нас. Но рвутся ли люди в филармонические залы к врачеванию, целительству, наставлениям этой медитативной музыки, после которой в человеке просыпается еще и вкус к достоинству? Увы. Нынешний пианизм технологичен, сух, бескровен, почти компьютерен. Громадную личность среди исполнителей сегодня встретить сложно. Исполнительство стало почти разновидностью высоких технологий.
Но Светлана Навасардян — эхо той эпохи, когда планета еще кишела крупными видами. И когда беззащитные души умерших великих композиторов еще не знали такого вида убийства, как вседозволенная беспардонная интеграция… И когда обучение молодых исполнителей еще не было нацелено и намертво припаяно к музыкальным конкурсам. Говорят, времена не те. Ты что, не видишь: ускорение жизни. Вот я думаю — не отменило бы это ускорение саму жизнь. Размышляющее, глубокое, проникновенное фортепиано, ау!
А вот и опять звучит сыгранное Светланой Навасардян «на бис» переложение для солирующего рояля «Танца с саблями» Арама Хачатуряна. Ничего подобного я не слышала: заигранная вещь (сам Хачатурян начинал раздражаться, когда его называли «мистер Танец с саблями») вдруг засверкала столь первозданно и свежо, словно это было музыкальное новшество, счастливое откровение, только что родившееся. Слова «филигранная», «ювелирная», «отточенная» не передают всей полноты впечатления от этой высокомастерской и вдохновенной игры.
Броская, слишком бьющая на эффект вещь? Да ничего подобного: тонкая, глубокая, проникновенная. А темп! Пролетело и скрылось что-то дивное, бисерное, лучащееся. Божественный кристалл горного хрусталя разбился на тысячи божественных граней. Большой талант, дарующий нам великое потрясение. Имя всему этому — Светлана Навасардян. Здесь, у нас, сегодня, рядом с нами живущая. И так как талантливый человек талантлив во всем, то она еще и талантливо пишет. Я имею в виду ее эссе «Жизнь артиста» и портрет ее учителя Якова Зака. Вот уж воистину «гениальный талант», как определял эту степень талантливости Виссарион Белинский.
Какая сила звучит в некоторых его этюдах! Вообще в исполнении Светланы это мужественный Шопен, а не та слизливая жижица, какая звучит у большинства пианистов. Видимо, столь же мужественным было исполнение и самого Шопена, великого не только как композитор, но и как пианист.
Полонезы, мазурки, польки, краковяки — Польша всегда любила танцевать. И танцевала с блеском. Фредерик не забыл этот блеск, как не забыл он отчий дом и юность. А привязанность к матери оказалась у него пожизненной.
Горделивые польские танцы, ставшие в его передаче щемяще горестными. Ну хорошо, полонез — танец хотя бы галантный, но мазурка! Вдумайтесь: в обычный танец (а мазурка не из самых тонких) вложить такую тоску — тоску о юности и здоровье, сделать мазурку щемящим воспоминанием о детстве. Какое пиано! Не пиано даже — тишайшесть. Отзвук отзвука, нежное лесное эхо. Такой тонкой элегии не знала лира ни одного из романтиков. После этих мазурок в исполнении Светланы Навасардян не хотелось выходить из забытья, не хотелось в реальность из концертного зала. В зените лет Светлана играет во всеоружии творческой зрелости. И обрушивает это зрелое понимание вещей на слушателей.
Да, мужественный Шопен. И невольно вспоминается Святослав Рихтер, в исполнении которого Шопен был уже не просто мужественным, но мощным. Все изнеженное вымывалось этой мощью. А в особо нежных частях потрясал еще и масштаб неземных подголосков. Думаю, сам Шопен, если бы он мог услышать Рихтера, с удивлением осознал бы, композитором какого уровня он является.
Первое впечатление от Светланы Навасардян — легкость, одухотворенная стремительность. Шопенгауэр считал, что талантливые люди — люди внутренней грации. Истинно так. Взлетность есть суть натуры Светланы. Но взлетность не означает отсутствия мощи. Во все гигантские музыкальные программы она входит вдохновенно, крылато. Однако не обижено и малое. Вот, скажем, мелодия Баха — Зилотти, похожая на молитву. Какое созерцательное погружение и в какие глубины! Какая высочайшая концентрация духа! Отдельность, отборность, крупность, вычлененность немногочисленных спокойных возвышенных звуков — затухающих, тающих в отдалении (завороженный зал). Отдаленная связь сомнамбулического начала бетховенской «Лунной сонаты» с этой вещью Баха (а Бах был любимым композитором Бетховена) для меня несомненна. Сколько музыкальных мыслей и идей! Подхватывай, развивай, обогащай. Принцип эха, повтора, медоточивой погруженности. Сомнамбулизм во имя прозрения.
Играет ли кто-нибудь эту вещь Баха так, как Светлана Навасардян? Сомневаюсь. Музыка Баха. Как лицо человека с дивно осмысленным взглядом. «Совершенствование души с помощью музыки» (Конфуций). Гармонизация души. А в этом ой как мы все нуждаемся сегодня. И кому, как не возвышенному Баху, гармонизировать нас. Но рвутся ли люди в филармонические залы к врачеванию, целительству, наставлениям этой медитативной музыки, после которой в человеке просыпается еще и вкус к достоинству? Увы. Нынешний пианизм технологичен, сух, бескровен, почти компьютерен. Громадную личность среди исполнителей сегодня встретить сложно. Исполнительство стало почти разновидностью высоких технологий.
Но Светлана Навасардян — эхо той эпохи, когда планета еще кишела крупными видами. И когда беззащитные души умерших великих композиторов еще не знали такого вида убийства, как вседозволенная беспардонная интеграция… И когда обучение молодых исполнителей еще не было нацелено и намертво припаяно к музыкальным конкурсам. Говорят, времена не те. Ты что, не видишь: ускорение жизни. Вот я думаю — не отменило бы это ускорение саму жизнь. Размышляющее, глубокое, проникновенное фортепиано, ау!
А вот и опять звучит сыгранное Светланой Навасардян «на бис» переложение для солирующего рояля «Танца с саблями» Арама Хачатуряна. Ничего подобного я не слышала: заигранная вещь (сам Хачатурян начинал раздражаться, когда его называли «мистер Танец с саблями») вдруг засверкала столь первозданно и свежо, словно это было музыкальное новшество, счастливое откровение, только что родившееся. Слова «филигранная», «ювелирная», «отточенная» не передают всей полноты впечатления от этой высокомастерской и вдохновенной игры.
Броская, слишком бьющая на эффект вещь? Да ничего подобного: тонкая, глубокая, проникновенная. А темп! Пролетело и скрылось что-то дивное, бисерное, лучащееся. Божественный кристалл горного хрусталя разбился на тысячи божественных граней. Большой талант, дарующий нам великое потрясение. Имя всему этому — Светлана Навасардян. Здесь, у нас, сегодня, рядом с нами живущая. И так как талантливый человек талантлив во всем, то она еще и талантливо пишет. Я имею в виду ее эссе «Жизнь артиста» и портрет ее учителя Якова Зака. Вот уж воистину «гениальный талант», как определял эту степень талантливости Виссарион Белинский.
