Логотип

ЗАКОНЫ ИГРЫ

на подмостках легендарного театра великого Роберта Стуруа

"Сегодня для всех нас был исторический день. Сто с лишним лет назад один армянин построил этот театр, и вот спустя век другой армянин впервые поставил на этой сцене спектакль", — такими словами открывал банкет в честь "исторического дня" директор театра Георгий Терзадзе. Театр, о котором идет речь, — прославленный на весь мир грузинский Национальный театр имени Шота Руставели, а точнее — театр Роберта Стуруа. Армянин, построивший его роскошное здание, — знаменитый меценат Манташев. А армянин, впервые поставивший на этой сцене спектакль, — заслуженный деятель искусств РА Акоп Казанчян, осуществивший здесь постановку пьесы Карине Ходикян "Трактат о платке".
История эта уходит своими корнями в события двадцати пяти с лишним летней давности, когда второкурсник ГИТИСа Акоп Казанчян впервые увидел спектакль Роберта Стуруа и понял, что "этот театр — самый лучший театр на свете". А ветвями своими она подпирает события давности двухлетней, когда приехавший на наш шекспировский фестиваль ARMMONO великий режиссер увидел "Трактат о платке" на сцене ереванского ТЮЗа и предложил Акопу поставить эту же пьесу на своей сцене. . .
Ереванская погода приготовила "приятный" сюрприз — снег выпал прямо перед нашим отъездом, и, преодолевая трудности успевшей порядком замерзнуть дороги, в меру озябшие, мы успели подъехать к театру едва ли не к третьему звонку.
О том, как содержится руставелиевский театр, быть может, следует рассказывать в другой раз и в другом месте. Лелея слабую надежду, что тем, кому предписано заботиться о нашем театре, простите за наивность, станет стыдно. Температура воздуха в Тбилиси стояла почти апрельская, но топили так, что впору расхаживать в сарафане — хоть в зале и административной части, хоть в запасниках декораций. На двух гигантских плазменных экранах в фойе прокручивались отрывки из репертуарных спектаклей — работала реклама. Едва ли не в каждом кабинете видео- и аудиоаппаратура, сплошь SONY последних моделей, компьютеры, ноутбуки.
Дав пять минут на переодевание, нас проводят в кабинет Стуруа, где Казанчян жил все два месяца, пока работал над спектаклем. Кабинет — понятие весьма условное. Скорее, оснащенная по последнему слову техники и мебели гостиная, деревянная винтовая лестница, ведущая наверх, в спальню. Грузинские коллеги окружили Акопа завидным комфортом. . . На изучение книг в огромном шкафу нет времени — это потом будет время рассмотреть их поближе, боясь прикоснуться к раритетам. А пока мы демонстрируем скорость дисциплинированного солдата после побудки и в боевой готовности галопом мчимся в зал.
В театре имени Руставели можно побывать сто раз — "привыкнуть" к нему невозможно. Манташев был не просто щедрым меценатом — он знал, кому стоит платить деньги. Роскошная лепнина потолка, золоченые виньетки обитых бархатом лож по всему полукружью зала, неоткидные кресла, воздух Театра — императорская опера из какого-нибудь "Амадеуса".
Все еще ереванские прогнозы на тему "в любом случае публика будет — в Тбилиси столько армян, они заполнят зал" — развеиваются в прах. Армян в зале совсем немного — художественный руководитель Тбилисского армянского театра, десяток актеров. Но зал полон, хотя на наш, с учетом ереванского опыта, взгляд, спектакль выглядит не совсем "премьерным". Просто в этом театре с его традициями играют по другим правилам. Премьера не пиарится, не рассылаются пачками пригласительные для бомонда, пред- и постпремьерные речи и букеты не ставятся с той же тщательностью, что и сам спектакль, более того — они вообще исключаются. Занавес — спектакль — занавес. Остальное — дело публики, которая, как объяснил директор театра, цыганской почтой оповещает друг друга о том, что появился новый интересный спектакль, так что на четвертый-пятый показ аншлаг уже гарантирован. Ну и, разумеется, работа кассы. В данном случае она сработала — вопреки, что бы мы там ни говорили о великой дружбе народов, армянским фамилиям автора и постановщика.
"Трактат о платке" Карине Ходикян — вариация на тему шекспировского "Отелло", в которой с большой долей юмора Отелло, Яго и Дездемона излагают свои версии событий. По крайней мере таким — в меру сатиричным и в меру драматичным был спектакль, поставленный в Ереване. В "грузинской версии" Акоп перевел легкий юмор в гротеск, сатиру — порой в площадный фарс. Дряхлые, четырехсотлетней выдержки старики — Дездемона с темпераментом совершенно африканским и замордованный ее сексуальными претензиями Отелло — выясняют отношения, которым задает тон, как дирижер своей палочкой, Яго.
Стуруа и здесь нарушил традицию — не стал предлагать приглашенному постановщику актеров, мало занятых в его спектаклях, а предоставил в распоряжение армянского режиссера лучшие силы во главе с примой театра Руставели — блистательной Нино Касрадзе. Лучшие русские актеры играют по законам души, демонстрируя глубину перевоплощения и переживания. Лучшие актеры Стуруа играют по законам игры. Они играют всерьез — как дети, и наслаждаются игрой по-ребячески. Игра — их естество. В ней они свободны, как птицы в полете. Эта абсолютная свобода в сочетании с абсолютным мастерством и рождает лицедея школы Роберта Стуруа.
Вон аффектированно произнеся "Я была невинна", удаляется со сцены, исполняя то ли танец умирающего лебедя, то ли лезгинку сухонькая старушка в лисьей шапке, больше напоминающая разгневанного дикобраза, в черных кружевах и митенках. А еще несколько минут назад хрупкая длинноволосая девушка на пуантах исполняла нежнейшие балетные па, качая на руках куклу и обращаясь к небесной покровительнице Святой Барбаре. Вон белый Отелло в черных очках — Малхаз Квривишвили, пародируя великого танцора Чабукиани, пляшет дикий "макабарский" танец, сменивший страстный монолог. Вон иронически резонерствует, разбрасывая по сцене неведомо откуда берущиеся белые платки, Яго — Давид Дарчия — фокусник в черном плаще и цилиндре и акробат, выполняющий какие-то немыслимые трюки на двух стульях-ходулях. И вся эта феерическая игра в "Отелло" расцвечена фантастической игрой света, о которой наши режиссеры могут только мечтать, — спонсор театра Руставели обеспечил его новейшей техникой стоимостью в полтора миллиона долларов. . .
Несмотря на то что за свою творческую биографию Стуруа поставил едва ли не всего Шекспира, а может быть именно поэтому, зритель, запрограммированный на муки венецианского мавра, быстренько адаптировался, смеялся от души, и аплодировал, и кричал "браво!" тоже от души.
"Я склоняю голову перед всеми, благодаря кому мне выпала честь поставить спектакль в этом легендарном театре. Еще мальчишкой я увидел вашего "Короля Лира" и был потрясен. Работа здесь многие годы казалась мне несбыточной мечтой, и я благодарен судьбе за то, что она позволила этой мечте осуществиться", — сказал, выйдя на поклон, Акоп Казанчян. . .
Занавес уже начал опускаться, когда произошло, как нам объяснили позже, невероятное нарушение регламента, установленного самим же художественным руководителем, — на сцену вышел Роберт Стуруа. Расслышать его слова было трудно не только потому, что по залу прокатился громкий шепот: "Он же никогда этого не делает!" — мэтр действительно тихо сказал о том, как он горд и счастлив произошедшим, и торопливо вышел. А потом, в кулисах, десятилетиями работавшие с ним пораженные актеры говорили, что никогда не видели, чтобы Стуруа выступал со сцены и в глазах его блестели слезы.
Эмоциональное состояние мастера нетрудно понять. Добавим — опального мастера. Пока Стуруа "раскрывал тему власти" на шекспировском материале, ему курили фимиам. Когда два года назад он сделал то же самое на материале современном, аранжировав спектакль такой долей сарказма, что не продохнуть, — ему не простили. И сейчас по театральному Тбилиси активно муссируются слухи, что режиссера, вошедшего в когорту лучших театральных постановщиков всех времен и народов и принесшего своей стране и своему театру мировую славу, могут снять с должности. И хотя открыто пойти на такой шаг пока не решаются, ему активно портят кровь всеми известными способами.
На этом фоне приглашение на постановку в театр им. Руставели армянского режиссера — поступок. Поступок, наверняка произведший эффект красной тряпки на неопатриотов. И в этих обстоятельствах бурная реакция людей, еще способных оценивать факт искусства, невзирая на разность лиц кавказской национальности, как и сам факт наличия таких людей, не могла не вызвать ответного чувства. Не могло не вызвать ответного чувства по-мальчишески восторженное и трогательное отношение к мастеру Акопа Казанчяна, который не раз повторил, что в качестве президента армянского филиала Международного института театра приложит со своей стороны все усилия, чтобы поднять на ноги мировую театральную общественность, если власти начнут предпринимать по отношению к Роберту Стуруа резкие шаги. И, наконец, слезы великого режиссера были слезами гордости за своих актеров, которые не подвели.
Впрочем, судя по всему, здесь есть и большая заслуга Акопа. Во всяком случае, прощаясь, Нино Касрадзе прерывающимся от волнения голосом благодарила его за интересную работу, за бережность и такт.
Поздравим с большим и настоящим успехом Акопа Казанчяна — первого армянского режиссера, поставившего спектакль на сцене легендарного грузинского театра, построенного легендарным армянином. "Все говорили на едином языке театра" — фраза избитая, но, кажется, без трюизма этого не обойтись. Остается выразить надежду, что людей, способных понимать этот язык, не вытравят никакие времена — даже более сложные и противоречивые, чем наши.