Нам остается только благодарить Спендиарова за тот энтузиазм, с каким он рассказывал в то утро о своей родине, ибо Борис Асафьев после посещения Армении написал ряд превосходных очерков и включил все свои пять очерков об Армении в серию «Из моих странствий».
Человек, обладавший тонким художественным чутьем и прекрасным пером писателя-публициста, Борис Владимирович Асафьев вошел в историю музыки как выдающийся музыковед, композитор, общественный деятель, автор прославленных балетов «Пламя Парижа» и «Бахчисарайский фонтан», как наиболее значительный представитель русского музыкознания после В.Стасова. Большой след в творческом формировании Асафьева оставили встречи с Горьким, Репиным, Шаляпиным, Глазуновым. Он был дважды лауреатом Государственной премии, действительным членом АН СССР, народным артистом СССР и долгие годы возглавлял Союз композиторов СССР. Благодаря его яркому литературному дарованию все, к чему прикасалась его рука, оживало и искрилось свежими красками. А уж о его эрудиции и говорить нечего. Это и обусловило его горячее проникновение в мир Армении, продиктовало его блестящему перу стремительный праздник описаний. И прежде всего, конечно, истовая влюбленность в «гомеровски широковетвистую культуру Средиземноморья». Большой поклонник античности, многое почерпнувший в музеях Европы, Асафьев и Армению видел под тем же углом зрения, воспринимая ее как одно из разветвлений греко-римского принципа. Но кроме того, его пленяло в Армении и живое дыхание Востока. Для автора балета «Бахчисарайский фонтан» такое увлечение Востоком было вполне естественно.
Очерки, собранные воедино в серию «Из моих странствий», были озаглавлены «Моя дорогая Армения», «Арарат и Ереван», «Баш-Гарни», «Дорога в Гехардский монастырь» и «Гехард». Асафьев называл их «застенчивым роем воспоминаний», обращенных «к дорогому клочку планеты, прожившему от утренней зари исторических эпох человечества до наших современных дней».
Многое поражает в этих очерках. И необыкновенная меткость языка, и удивительная свобода авторских ассоциаций, и масса нового, неожиданного, что всегда оживает под пером много повидавшего и много перечувствовавшего человека. Мне кажутся особенно ценными мысли об «архаической обнаженности древнеармянского мелоса» (как композитор, Асафьев и в путевых картинах обращался к музыке) и многочисленные заметки об армянской истории, такие, например, как эта: «В Армении я начинал уже понимать, что ее история, осязаемая зрением и слухом, — это история художественного воображения страны, а не просто топография распространения нашествий и путь римских завоевателей». «Моему музыкальному воображению все виденное диктовало себя как гигантская симфоническая поэма народных трудов и дней пред очами Арарата».
Эта мыcль вела Асафьева во все дни его пребывания в Армении. Он все время чувствовал, что находится в стране, «история путевых дорог которой наводила мысли на Передний Восток Азии, к тому средиземноморскому «лукоморью», которое так своеобразно легендарно было обжито человечеством».
Нельзя не отметить и блестящий талант Асафьева-пейзажиста. Его описания дороги в Гарни, грозы в долине Арарата, ночного шума воды в ущелье возле монастыря Гегард ярки, своеобразны, эмоциональны.
Сегодня эти путевые заметки Бориса Владимировича Асафьева интересны уже не только как литературный жанр, но и как краеведческий документ о 30-х годах этой части Армении. С тех пор столь многое изменилось в этой части Армении, как и во всей вообще Армении. Но перо Асафьева запечатлело для нас вид Араратской долины именно в 30-е годы XX века. Более первозданный, к слову сказать, чем сегодня. Вот так выглядел один из основных туристических маршрутов Армении в 30-е годы — еще без Арки Чаренца, без восстановленного из руин храма в Гарни, без львицы по дороге в Гегард, без автомобильных дорог XXI века…
Еще и ее раз благодарно поклонимся памяти Александра Афанасьевича Спендиарова, который не только сам до конца отдал сыновний долг Армении, но и привлек к ней внимание такого выдающегося человека, как Борис Владимирович Асафьев. Умение ж странствовать — великое умение. Всем опытом предыдущей жизни насыщаем мы те размышления, которые рождаются в душе во время подобных странствий.
