Внизу мирно текла речка Ахавно, и ее берега отливали весенним изумрудом — так свежа была зелень на лужайках — словно просили нас уютно пристроиться и отдохнуть на ласковой траве. Наш "джип" трясся по тернистой дороге, ведущей к Цицернаванку, проехав небольшую деревеньку Меликашен и каждую секунду рискуя свалиться вниз. Показался особняк, в котором шли реставрационные работы, — дом меликов. А я вспоминала вчерашнюю поездку в Каринтак — под проливным дождем, по извилистой дороге мы спускались из Шуши в легенду. . .
Да, тут, в Арцахе, все — легенда. Куда ни ткнись — все овеяно славой в несколько "слоев": вековой, недавней героической и той незаметной будничной, что требует подчас куда больших пожертвований, нежели секундный подвиг. Три точки, три клочка армянской земли, что дышат историей и пишут историю. . .
Каринтак
Не буду петь дифирамбов про это село. Если кто-то сегодня не знает, что такое Каринтак и что здесь происходило почти 15 лет назад, значит, стыд и позор нам, современникам карабахского противостояния. Если мы сегодня не готовимся торжественно отметить 15-летие героической обороны Каринтака, которую можно сравнить с Мусалером, стыд нам и позор, хотя пока и не поздно — до января есть время. Но не об том сейчас речь, а об одном часе дождливым вечером в одной каринтакской семье — так, зарисовка. . .
Нас пригласил в село Ашот, невысокий и немногословный человек в кожаной куртке с добрыми и немного смешливыми голубыми глазами, которого мы встретили в шушинской гостинице. Каринтак — одна из тех деревень, без которых Шуши не Шуши. Расположение села видно из его названия: оно лежит "под камнем", под огромной скалой, на которой расположился Шуши. Образно говоря, село находится на полдороге из Шуши в Степанакерт по прямой. Отсюда можно уже представить, под каким огнем находился Каринтак в то время, когда шел усиленный обстрел Степанакерта — той незабываемо страшной зимой 91-92-го. Но не об том сейчас речь — просто если кто не знает историю Каринтака, понять остальное будет трудно. Так вот: тогда под ежечасным смертоносным огнем село жило и сопротивлялось. НИ ОДИН человек — НИ ОДИН! — не покинул его. Мужчины защищали женщин и детей, которые продолжали жить в своих домах. На своей земле. И остались, и живут — уже спокойно и свободно в своем Каринтаке.
Мы спустились сюда по крутой и каменистой деревенской дороге, когда было уже темно, сыро и слякотно, дождливо и грязно. Просто поехали в Каринтак — в гости. Прошлись в своих нежных городских башмаках по сельской дороге — и боже мой!- что это была за дорога. . . Она была вымощена белым камнем, белыми булыжниками — попробуйте найти такое в своем хваленом древнем Ереване. Камни были омыты дождем и светились в темноте, а вокруг были дома, увитые изгородью из кустарника, и это было сказкой, как была сказкой и любопытная старушка, что хитро выглянула из соседних ворот — кто это заглянул в гости в такую непогоду?
Ашот и молодой гюхапет с лихими усами — сын погибшего на войне главы села — повели нас смотреть церковь. "Сколько лет вашему Каринтаку?" — по городской привычке поинтересовалась я. "Да кто его знает. . . Вообще-то село упоминается в романе Серо Ханзадяна "Давид-Бек", а значит, ему лет 200-300. С другой стороны, вокруг есть могилы XVI века, так что — думайте сами. А вот и наша церковь. Что, совсем не похожа не традиционные, без куполов? Так это ж простая деревенская базилика".
Простая базилика. . . Мы зашли и ощутили запах армянской истории, запах армянской земли и бессмертного духа предков. И неважно, что церквушке этой не так уж много лет — особенно по сравнению с Цицернаванком, речь о котором впереди. Но в этой деревне под красивым названием Каринтак, где живет-то всего 700 (а может, не всего, а целых?) человек, есть церковь, и эта церковь стоит и придает людям силы жить на своей земле, когда жить там, кажется, невозможно, когда со всех сторон просто сыплется смерть и косит, косит, косит твоих родных и близких, не разбирая ни возраста, ни пола. . .
"Как же вы здесь жили в ту страшную зиму? Не боялись?" — задаю я глупый вопрос, но знаю, что сегодня, спустя почти 15 лет, его уже можно задать. Ашот улыбается и пожимает плечами. Нет у него ответа и не может быть. Просто это их земля и их дом. Куда уходить, где жить, как оставить? Нет этого вопроса.
Потом мы заходим в дом Ашота и в глаза сразу бросаются три портрета: один — пожилого человека и два — пронзительно молодых и светлых лица. Осторожно спрашиваю. Отец воевал в те дни, но умер в мирное время. А молодые — братья Ашота: родной и двоюродный, что приехал из Еревана защищать село предков да и остался навеки в этой земле. Еще и поэтому нельзя оставить армянину землю: в ней — его корни, его дух и слава, его прошлое и настоящее. И будущее. . .
Никогда не забуду удивительный вкус солений, что поставила на стол мама Ашота — юркая старушка с рано увядшим лицом. Мы посидели часок, выпили "тоти", съели много соленой капусты и помидоров с огурцами и вышли опять в непроглядную темень Каринтака. Деревни, которую азербайджанцам так и не удалось взять — вопреки всем законам военной логики. Пусть так и надеются на свою нефть, а в Каринтаке как не было их ноги, так и не будет. Пока не придут с миром. . .
Цицернаванк
Наш водитель — человек многоопытный, что уговорил нас свернуть с дороги из Кашатага в Ереван и проехать всего ничего до Цицернаванка, — сначала перекрестился: "С богом!" "Вообще-то, я столько ездил по этой дороге, что у меня машина на автопилоте, — пошутил он, — но все равно каждый раз говорю эти слова. . . " И впрямь: дорога просто опасная. Мало того, что она виляет и виляет без конца, проходит почти постоянно над обрывом, а внизу — река, та самая Ахавно, так еще и асфальта нет. А ведь ведет эта опасная дорога в Цицернаванк, храм IV (!) века, что мог бы стать гвоздем любого туристического маршрута, да вот из-за дороги оказался вне этих маршрутов. . .
Чтобы зайти в храм, надо было дождаться священника, он же — смотритель музея, он же сторож. Цицернаванк — удивительное место. Какая-то очень спокойная и полная достоинства церковь с крошечным куполом, на котором, наверное, и ночевали ласточки. На стенах — камни, сплошь изрезанные крестами: оказывается, ими помечали события в истории семьи — свадьбы, крестины, рождения. . .
На зов примчалась священникова жена — молодая женщина в длинном сарафане и выглядывающими из-под него черными ступнями. Она впустила нас в храм и принялась бойко рассказывать о том, что здесь было да как. Стены покрыты копотью и дышат древностью — кое-где словно призраки прошлого проглядывают силуэты старинных фресок. На полу перед алтарем какое-то покрытое стеклом углубление — еще с языческих времен осталось, а во дворе тоже покрыты стеклом настоящие тониры. Во время азербайджанцев в храме держали скот — женщина показывает нам снимки, на которых видны сильные разрушения. Храм был восстановлен благодаря усилиям бывшего руководителя Лачина Алексана Акопяна — о нем нам вообще много чего хорошего рассказали.
Жена священника разговорилась и поведала нам о своей удивительной судьбе. Она родом из Еревана, приехала в эту глушь 10 лет назад, мужа послали в Цицернаванк на службу. За 10 лет родили они 6 девчат, младшенькой всего 4 месяца. Эльмира все повторяла, что, конечно, не жалуется на судьбу, а принимает все как волю Господню, но все равно причитала, что нет связи, нет воды — таскают из родника, нет электричества, а стирать руками ей трудно, не могли бы мы посмотреть по дороге, какой из прогнивших деревянных столбов свалился и погасил свет во всей деревне? Ведь не знаешь, к кому обратиться, а начальство и в ус не дует. Тут на дороге показались два малюсеньких создания, чумазые и босоногие девочки, неизвестно как доковылявшие до церкви. Эльмира запричитала и подхватила их на руки. До этого она успела нам еще сообщить, что очень даже счастлива и не переживает за своих девчонок — благо у соседей 6 мальчишек, рожают они, можно сказать, в унисон. Бог обо всем позаботился. . .
. . . Не знаю, как они тут живут — без воды, без связи, без дорог и без света. Но живут. Верят в Бога и во всем полагаются на него. У них есть чудо, чудо по-настоящему, по-крупному — в Ереване такого нет. Это Цицернаванк, храм ласточек, который весь — сплошная поэзия и высота. Здесь тоже пахло бессмертным духом, силой и славой земли, которая была и будет армянской. Армения была во всем — начиная от самой земли и до высоких небес, в каждом камне и в каждом из берущих за душу хачкаров, что скромно притулились у стен храма, в угадываемых прекрасных ликах давно стершихся фресок, что словно оживали при долгом на них взгляде, в бесчисленных крестах, что покрывали внешние стены и, казалось, несли в себе дыхание каждого из тех, кто оставил о себе "крестовую" память. . .
Кто-то смеет утверждать, что это не армянская земля?
Меликашен
В Меликашене — по дороге из Цицернаванка — мы присели перекусить. Как раз на берегу речки, что так манила своими изумрудными берегами. Мы познакомились с Рубо — ереванцем, который давно приехал воевать за эту землю и потом остался здесь жить. Потому что землю невозможно защитить, если на ней не живут люди. Он рассказывал нам о ребятах из своего отряда, что тоже приехали сюда сражаться и многие остались не на земле, а в земле. Рубо все повторял слова одного из них: "Дорога в Ван пролегает через Арцах".
Мне бы достать диктофон и записать его рассказы. Но так не хотелось прерывать идиллию нехитрой деревенской посиделки. Да и что он мог сказать больше того, что живет здесь с семьей — и точка. Оставил Ереван, квартиру, работу и разводит скот, обрабатывает землю, а сын может за день подоить 25 коров. А какой здесь в речке "кармрахайт" водится — объедение! И ничего больше не нужно. Оно, конечно, хорошо, кабы побольше удобств — чай не в средневековье живем. Но есть то, что есть. Остальное надо создавать своими руками. А главное — земля, что кормит, поит, защищает и дает жизнь всему. Вот и весь сказ, что долго и нудно записывался бы на диктофон. . .
. . . 14 лет назад эта земля обрела истинных своих хозяев, тех, что боролись за нее, пролили кровь, отдали жизнь. Сколько копий сломано с тех пор, сколько разговоров и переговоров, множество "планов урегулирования", аналитических материалов с глубокомысленными сентенциями, сколько денег и сколько возни. . . А эти люди — в Каринтаке, Цицернаванке и Меликашене и еще в сотнях городов и весях Армении и Арцаха — просто живут трудной человеческой жизнью, имеют мало, не имеют многого, но живут на своей земле, трудятся, рожают и умирают здесь. Они защитили и отвоевали эту землю, которая досталась им от предков и которую они не могут потерять.
Вот вам и вся соль и вся история, что пишется не в столицах и не особо важными персонами, — она пишется землей и людьми, которые на ней живут, борются и умирают за нее.
Menu
