ФЛОРИАН ЗЕЛЛЕР — ЖИВОЙ КЛАССИК, ПЕРЕД ИМЕНЕМ КОТОРОГО ПРИНЯТО СТАВИТЬ СЛОВО «ГЕНИАЛЬНЫЙ» и на счету которого пять романов, тринадцать пьес и множество литературных и театральных премий. Среди них главная театральная награда Франции, Премия Мольера и даже «Оскар» — за фильм «Отец» с Энтони Хопкинсом в главной роли.
«Я уже давно влюблена в тексты Зеллера, но куда ни посмотришь, «Мать», «Отец», «Сын» — части его знаменитой трилогии ставят повсеместно. И я стала искать что-нибудь альтернативное, и уже готова была браться за пьесу «Другой», когда совершенно случайно наткнулась на «Если бы ты умер». Прочла и подумала — вот оно! Нуне Абрамян перевела ее на армянский, собрали группу и начали работать. Честно говоря, я к каждому спектаклю подхожу как к эксперименту: не получится — все равно это творческий поиск и опыт, получится — здорово!», — говорит режиссер спектакля Татев Мелконян.
Нынешний творческий эксперимент удался на славу. Но прежде чем об этом подробнее, нужно непременно сказать, что спектакль идет не в театральном зале, а в большом фойе Артистического театра и рассчитан всего на 40 зрителей — как и полагается блюду для гурманов. Нетрадиционной локацией давно уже никого не удивишь, и порой режиссерам кажется, что она сама по себе вытянет постановку. «Если бы ты умер» — не тот случай, чтобы не сказать — случай особый.
«У нас арка есть, очень красивая, фойе, которое вполне могло работать сценической площадкой. Под это я искала режиссеров, но как-то никто не решался на такой формат, — рассказывает Татевик. — Да и у меня получилось достаточно случайно: как-то зал был занят, и мы спустились репетировать в фойе. Поработали, и я поняла, что здесь мы и будем продолжать. Тут такие окна!».
«Вот опять окно, где опять не спят, может пьют вино, может так сидят, или просто рук не разнимут двое…». Так начинается этот спектакль и история, которую можно рассказать в одном предложении — у молодой женщины погиб муж, и она начинает задним числом подозревать его в неверности. Все, как мы любим и как умеет, плетя психологические кружева, нарисовать Зеллер. Воображаемый мир, возникающий в голове персонажа, соединен с миром реальным так, что мы не видим границы. Они словно перетекают друг в друга, и зритель не понимает, в каком из миров сейчас находится герой. Причем воображаемый мир существует по тем же законам, что мир реальный, только вот воображаемый — важнее. И можно только аплодировать тому, с какой филигранной точностью наложила режиссер эти невидимые швы.
И МОЖНО ТОЛЬКО ПРЕДПОЛАГАТЬ, НАСКОЛЬКО НЕПРОСТО ПРИШЛОСЬ В ЭТОЙ зеллеровской пограничной ситуации молодым актерам, но они справились. Холодная отстраненность и скрытая страстность Арутюна Ованнисяна, интеллигентность и недемонстративное понимание чужих состояний Тельмана Хачатряна, самосознание победительной красоты Валентины Давитавян — все найдено и обозначено. А исполнительница главной роли Татев Овакимян раскрылась ярко и неожиданно — ее неподдельный нерв, притягательный ритмический и пластический рисунок и стремительные переходы из одного состояния в другое убедительно настаивали, что ад в голове — он самый страшный.
А еще все четверо артистов — красивы. Неясно — то ли так совпало, то ли это было условием этого изысканно-эстетного спектакля. Потому что в реально-ирреальный мир Зеллера Татев Мелконян, выступившая здесь и как художник, и как музыкальный оформитель, внесла еще один ингредиент — Вечность. Вечность единства и противоборства Мужчины и Женщины и вечность великой культуры.
«Мой отец был художником, и я с детства листала не «Мурзилку», а альбомы художников, которые в изобилии стояли на полках его мастерской. Когда-то я пыталась рисовать, папа даже мечтал, чтобы я продолжила по этой линии, но мне хотелось не рисовать, а играть на сцене. Ни разу не считаю себя сценографом, просто жила в этой атмосфере: друзья дома — художники, артисты и прочие люди творческих профессий», — комментирует Татев.
Сидя в центре театрального фойе, по трем сторонам которого, в трех условных комнатах, разворачивается действие, наблюдать за ним не просто интересно. Очень быстро возникает нетерпеливое ожидание — как еще перетасует режиссер миры спектакля, в котором графика мизансцен сочетается с кинематографичностью и высоким Северным Ренессансом, вошедшем в спектакль как признание в любви и как стиль. И самая прекрасная дама из всех дам в истории фламандской портретной живописи, чопорно смотрящая на нас с деревянной панели кисти Петруса Кристуса, становится еще одним персонажем спектакля. Ей скучно, откровенно скучно с высоты десяти веков наблюдать за этими метаниями душ.
А души все мечутся, и там, за стеклом того самого окна, в темноте нынешнего заснеженного ереванского пейзажа, появляются ищущие и полные боли глаза женщины, появляется одинокий силуэт погруженного в себя мужчины… И по чистым линиям внезапно возникшей в очередной комнате белой ванны, мечется светопись Ара Гаспаряна, вспыхивая рембрандовским золотым — как фактура и цвет юбки героини, рафаэлевским голубым — как драпировки стен. Музыка барокко врывается в спектакль блистательным сопрано и музыкой Вивальди. И все это режиссерское атмосферничанье, это пунктирное, но постоянное присутствие великого искусства, тонко вплетенного в канву истории, делает камерный спектакль «Если бы ты умер» постановкой большого стиля, и он магнетически светится — как отполированный до блеска жемчуг, лежащий на бархатной черной подушке.
Спектакль «Если бы ты умер» стоит посмотреть хотя бы для того, чтобы лишний раз убедиться: армянская театральная режиссура продолжает высоко держать планку, а связь с большой культурой не умерла. И не умрет.
