КОМА ЧЕТВЕРТОЙ СТЕПЕНИ

"Любое упоминание в прессе, даже самое негативное, кроме некролога, - это реклама", - заметил в свое время Марк Твен.

Не знакомые с мудрой мыслью классика депутаты "Моего шага" на последнем внеочередном заседании парламента 7-го созыва решили на прощание попугать ежа голой задницей и громко хлопнуть дверью. Хотя умные люди советуют, прежде чем хлопать дверью, убедиться, что она хлопает.

ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ ДЕПУТАТЫ ПРИНЯЛИ ПОПРАВКИ К УГОЛОВНОМУ КОДЕКСУ, согласно которым нанесение оскорбления должностному лицу и распространение компрометирующей клеветы в адрес него в средствах массовой информации отныне наказывается штрафом в размере 500-1000 минимальных зарплат, а если оскорбления и клевета носят регулярный характер, штраф возрастает до 1000-3000 минимальных зарплат или же может быть применено заключение под стражу сроком от 1 до 3 месяцев.

Заметим, что последнее заседание НС получилось выразительным - по некоторым направлениям я бы предпочел меньшей выразительности, но меня никто не спрашивал. Хотя трудно было отделаться от ощущения, что слуги народа находились в коме четвертой степени. Вроде ходили, нажимали на кнопки голосования и даже выступали с парламентской трибуны, но мозг у них уже умер.

Интересно, с какого дуба они упали на своем последнем заседании, что пошли своими неработающими мозгами в атаку на прессу? Может, и правда физиология! Во всяком случае ни к чему хорошему, кроме помутнения рассудка, это привести не может. Вынуждены еще раз процитировать классика. "Предположим, что вы идиот, - писал Марк Твен, - и предположим, что вы конгрессмен. Впрочем, я повторяюсь".

Конечно, попытки заткнуть рот прессе предпринимаются не в первый раз. Достаточно вспомнить про дикие ограничения, которые были введены во время пандемии коронавируса, не говоря уже о 44-дневной войне. Но даже тогда до заключения под стражу дело не доходило. Впрочем, еще в сказке Пушкина о золотой рыбке хорошо показано, что по мере удовлетворения требований старухи ее претензии становятся все более масштабными. Кстати, не забыли, как кончается сказка?

Но в целом желание власти оградить себя от критики (ведь любую критику их суд может квалифицировать как оскорбление или клевету) понятно. Ведь эти журналисты постоянно гадят в имидж власти. Эх! Как бы устроить, чтобы чесать, где чешется, а в зеркале независимых средств массовой информации все было как на Общественном телеканале? Даже и не знаем, чем их, собак, пронять.

А ДАВАЙТЕ УСТАНОВИМ АСТРОНОМИЧЕСКИЕ ШТРАФЫ и станем сажать их в тюрьму! Как говорил один булгаковский персонаж, "в очередь, сукины дети, в очередь!" А мы тем временем продолжим шить нашему солнцу нарядные мантии из правильных слов и панталоны изо лжи. И никто, даже самый маленький ребенок, не посмеет сказать, что король - голый.

Конечно, журналисты во всем мире далеко не святые и часто с удовольствием устраивают провокации. Профессия такая. Рассказывают, что, когда один из Римских пап приехал в Париж, на вокзале на него налетела толпа журналистов и один из них воскликнул:

- Ваше отношение к парижским публичным домам?

Папа подумал: сказать "хорошее" не позволяет сан, а сказать "плохое" - можно обидеть французов. И тогда он нашел остроумный выход: сделал удивленное лицо и спросил:

- А что, в Париже есть публичные дома?

На следующий день все парижские газеты вышли с огромными заголовками на первых полосах: "Первый вопрос Папы: есть ли в Париже публичные дома?"

Но разве пресса виновата в преступлениях и бездарности этой власти? Детей примерно с годовалого возраста обучают тому, что сперва надо спускать штанишки, а только затем садиться на горшок - нарушение же этой последовательности чревато конфузом. А власть явно предпочитает обратный порядок действий. И при этом кричит, что ее обидели. Это только дети, когда обделываются, крик поднимают. А взрослые в таких случаях предпочитают помалкивать.

И заметьте: чем глупее человек, тем легче его обидеть. Человек недалекий и неуверенный, априори считающий себя хуже других, всегда найдет повод обидеться. Поскольку он всегда ожидает наезда, оскорбительных намеков, подсознательно полагая, что только этого он и заслуживает от мира.

И все же мы не думаем, что принятием драконовских поправок к Уголовному кодексу власти достигнут своей цели, хотя сами они в этом уверены. Перед нами казус, когда покушающийся на преступление совершает его негодными средствами, не могущими причинить вреда, будучи, однако, субъективно уверен, что средства годны и вред гарантирован. Например, когда А, желая отравить Б, подливает ему в питье миндального ликера, будучи уверенным в том, что это раствор цианистого калия. Другой пример - метание в кого-то бомбы, снаряженной туалетным мылом, при том что бомбометатель субъективно уверен, что поражает врага натуральной адской машиной.

ЗДЕСЬ ЮРИСТЫ РАСХОДЯТСЯ В ОЦЕНКЕ ТАКОГО РОДА ПОКУШЕНИЙ. Одни делают упор на объективную сторону, полагая, что попытка с негодными средствами не должна быть наказуема, другие - на субъективную, полагая, что покушающийся сделал все что мог, дабы покушение было успешным.

Скорее всего, власть окажется в роли губернатора из "Сказок" Щедрина. Того, который грозился навести образцовый порядок на вверенной ему территории, но удовлетворился тем, что проглотил чижика.

Но заключение под стражу критикующих власть журналистов - это, конечно, случай чрезвычайно запущенный. Можем предложить проголосовавшим "за" следующую терапию. Во-первых, надо срочно спуститься с законодательной ветви власти на землю и некоторое время молчать и не двигаться. Как говорится, чем выше залезает обезьяна, тем лучше видна ее задница.

Через год маленькими порциями, по две-три странички в день, начать читать перед сном армянскую народную сказку "Смерть обмануть невозможно". А еще лучше - "Сказку о торговце умом". Она с картинками и шрифт крупный. Еще через полгода можно попробовать "Совесть торговца" Казароса Агаяна. А там, глядишь, дойдет и до современной независимой прессы.

И тогда убедитесь, что ничего ваши поправки в поведении честных и принципиальных журналистов не изменили. Когда великого Брамса обвинили в том, что он пишет грустную и даже мрачную музыку, композитор создал произведение и назвал его "Весело схожу я в могилу".