ПОЭТИЧЕСКИЕ И НРАВСТВЕННЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Грядущий день меня еще тревожит,

Прошедшее – под ложечкой сосет,

Раскаяние, как мороз по коже,

Судьбы и долга предъявляет счет.

Ложь никому на свете не поможет

И никого на свете не спасет.

Не только возможность, но и право написать подобное стихотворение имел только такой поэт, каким был Михаил Дудин – художник с мудрым сердцем и чистой совестью, до последнего дыхания преданный поэзии, человек большого гражданского мужества и честности, знавший высокую иену слову, непримиримый враг лжи, позы, фальши. Он был одним из тех русских поэтов, кто служил великому делу – братству людей. У нас множество примеров давней и тесной связи русской поэзии с Арменией. Так случилось, что Михаил Дудин оказался причастным к этой традиции. Его встреча с Арменией дала хорошие плоды, как бы заново открыв Армению. Михаил Александрович использовал все доступные ему средства для сближения сердец и культур наших народов. Прекрасная его переводческая деятельность также является одним из таких могучих средств.

КАК ПРОИСХОДИЛО ОТКРЫТИЕ АРМЕНИИ? ПОЭТ ПРИЗНАВАЛСЯ, что знакомство началось с чтения книг. Первой оказалась «Страна Наири» Чаренца. Затем в руки поэта попала знаменитая Антология В.Брюсова, которая помогла шире раскрыть интеллектуальную жизнь Армении. Дальше наша страна предстала перед поэтом уже в живых человеческих образах. Много друзей-армян у него было в годы учебы в Ивановской школе ФЗУ. В Великую Отечественную войну с Дудиным на Ленинградском фронте служили Михаил Шатирян, а чуть позже и Серо Ханзадян. Долгая дружба связывала поэта и с ереванцем Николаем Гавриловичем Габриеляном – бывшим начальником связи гвардейского корпуса у генерала Семеняки, которого немцы называли генералом наступления. Это та самая часть, что прорвала блокаду Ленинграда и освободила город.

После войны у Дудина завязались и литературные связи с Арменией. На совещании молодых писателей он встретился и подружился с Рачья Ованесяном, Геворгом Эмином, Сильвой Капутикян, Сагателом Арутюняном. А в Москве Николай Тихонов познакомил поэта с Аветиком Исаакяном, стихи которого он переводил, удивляясь великой и благородной простоте Варпета. В Ереване судьба свела Михаила Александровича и с прекрасным писателем Рафаэлем Арамяном, покорившим его своей человечностью, стремлением помочь познать страну. Еще больше связало с Арменией знакомство с Зорием Балаяном и особенно с Левоном Мкртчяном, с которым они стали друзьями. Кстати, Дудин не раз во время наших встреч, которых, к счастью, было много, подчеркивал замечательное свойство нашего незабвенного Левона Мкртычевича – умение влюблять людей в Армению. «Наверное, Армения когда-нибудь и за это его оценит по-хорошему», – сказал он.

В один из своих приездов познакомился Дудин и с талантливым нашим прозаиком Грантом Матевосяном. Постепенно он набирал какие-то знания по истории Армении, ее культуре, поэзии. И это путешествие в глубины духовного мира поэзии, чудо сопереживания делало и его самого богаче и сильнее, и новые нити родства с поразительным миром приносили ему радость причастности к иной культуре через поэзию, которую он переводил, – Амо Сагияна, Чаренца, Теряна, Эмина, Сильвы Капутикян.

– В ПОДСТРОЧНОМ ПЕРЕВОДЕ Я ВПЕРВЫЕ ПРОЧИТАЛ НАРЕКАЦИ – этого удивительного поэта, который умел разговаривать с Богом без переводчика и делал это превосходно, – рассказывал Михаил Александрович. – Меня он удивил и восхитил. «Книга скорбных песнопений» будет долго звучать в мировой поэзии. Прочтя ее, я понял истину, что познание – это величайшая ответственность, дарованная человеческому разуму. Знаю – значит отвечаю. Нарекаци поставил на высокую ступень вот это великое морально-нравственное назначение искусства. У меня несколько хороших переводов, но лучше всего подстрочник. Его переводили в рифму, но наверное следует белым стихом, как он сам писал… Все разговоры Нарекаци с Богом – это не только покаяние. Хотя что такое покаяние? Это отбрасывание ненужного опыта. Вот что делает Нарекаци очень интересным. И мое робкое прикосновение к армянской поэзии, ее поискам помогает душе, ошеломленной разгулом атомного человеконенавистничества, снова верить в колыбельную песню моей матери: «Все в мире перемелется – Останется любовь».

Михаил Дудин до конца жизни следил за развитием армянской литературы, радовался успехам наших писателей, отмечая их в своих статьях и беседах. Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть несокрушимое чувство интернационализма и братства, которыми так дорожил русский поэт. Он делил с нами горький хлеб испытаний и радость праздников.

Свои частые посещения Армении Дудин объяснял тем, что история нашей страны не может не волновать: «Здесь многое происходило, многое формировалось. И история Армении интересна во многих отношениях: без нее история мира, история вообще человечества будет неполной. Культура Армении очень тесными узами связана с русской культурой, с культурой общечеловеческой, которая в конечном счете поможет сохранить великую мозаику жизни на земле, жизнь самого человека, его интеллект, стремление к бесконечному совершенству. Все великое на земле делается через синяки и шишки. У армянского народа на его долгом историческом пути этих синяков и шишек достаточно. И они как-то уже срослись с судьбой народа, культуры, языка, который является не только средством общения, но и защиты».

Особенно часто мы видели Дудина в Армении после известных событий в Сумгаите и Баку. Его сердце было приковано к Карабаху, и он не просто интересовался событиями, он жил ими, стремясь проникнуть мыслью и ощутить нервом. Это изначальное неравнодушие поэта обрело форму и силу в стихах об Армении, в яркой и острой публицистике. Они полны драматизма и тревоги за жизнь человека, чувства ответственности за все происходящее. И если мы сейчас ищем модель культуры национальных отношений, то в первую очередь думается о высокой роли Михаила Дудина в утверждении этой культуры.

Этим чувством проникнуто и стихотворение поэта, посвященное Левону Мкртчяну:

Из глубины идет кровавый след,

И старый ужас шевелится в прахе

Былых времен. Не от рассвета снег

Порозовел в Нагорном Карабахе.

 

Безумие берется за ножи,

И переходит ненависть границы.

Былые обнажают рубежи

Забитой справедливости страницы.

 

И трезвый разум повторяет вновь

Всей горькой правдой, заключенной в слове,

Что кровь за кровь рождает только кровь

И род людской осатанел от крови.

 

Не кровь, а мудрость победить должна.

Она для всех равна и справедлива.

И ей одной понятна и видна

Грядущего живая перспектива.

 

Услышь и ты ее живую речь

В пылу раздора и переполоха.

…А тот, кто первым поднимает меч,

Как правило, всегда кончает плохо.

Как истинный поэт, он писал, как чувствовал, как дышал – без оглядки, не щадя себя. Иначе он не мог.

– Писатель должен иметь чувство сочувствия, – говорил Михаил Александрович. – Без этого чувства сочувствия нигде ничего не бывает. Суть искусства в том и заключается, чтобы наращивать нравственный стержень своей души. Очень хорошо сказал Поль Элюар во времена Сопротивления, участником которого он был: «Пока на земле существует смерть, поэт должен погибать первым. Так они и умирали – Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Лорка, Чаренц, Твардовский. Есть дома у меня в Ленинграде ваза, в которой стоят два татарника. Один татарник мне привез друг из Испании с предполагаемой могилы Лорки, где он был расстрелян и похоронен. А второй я сорван с холмика у арки Чаренца, куда пришел вместе с Рафаэлом Арамяном. Посмотрите, как интересно переплетаются судьбы двух великих поэтов. Лорку расстреляли в 1936 году франкисты. Чаренц стал жертвой 1937 года. И жили они почти на одной параллели. И родились они в один и тот же день. Все интересно связано.

Наблюдения и мысли Дудина, которыми он охотно делился, были поразительны. Они воздействовали на нас своей глубиной и суровой правдивостью, открывая нам глаза на многие стороны жизни, закаляя нас и наши чувства, придавая зрелость взгляду на жизнь. Он учил мужественно смотреть в лицо горестям и потрясениям.

В творчестве Дудина замечательно и радостное, и горестное, потому что-то и другое остается живым выражением самой действительности с ее противоречиями и трудностями, глубоким и редким человеческим документом, беспощадно правдивым и искренним.

ОДНАЖДЫ Я СПРОСИЛА МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА, меняются ли со временем нравственные ценности. Его ответ прозвучал как откровение:

– Да нет. Они остаются все те же в своей человечности. Вот была у вас интересная статья Левона Мкртчяна о поездке во Францию. В этой статье мне импонирует мысль Мишеля Анри о том, что свобода созидания человеческого духа проявляется именно в искусстве. В науке и технике есть бездуховный автоматизм. И это верно. Наука-то оказалась безнравственной. Удивительно: вот строчки, написанные Сапфо три тысячи лет назад:

Конница – одним, а другим – пехота.

Вереница кораблей боевых – третьим.

А по мне на черной земле всех краше только любимый.

Написано словно вчера. В этом и заключается тайна искусства, индивидуальности художника. Без индивидуальности нет художника. Талант очень индивидуален. И каждый человек на земле должен проявить вот эту свою индивидуальность, раскрыть всю мозаику гармонии. Тогда, наверное, и будет радость для человеческой души.

Дудин умел вглядываться в обожженные солнцем камни Армении, умел читать по ним ее бессмертные письмена. Он восхищался символом Армении – Араратом, который сиял перед ним призрачностью невозвратного прошлого и неопределенностью грядущего.

Тридцать лет прошло со дня его ухода из жизни. Но с нами остались его книги, вобравшие в себя все его тревоги, надежду, любовь…