ОН ОСТАНЕТСЯ СРЕДИ САМЫХ ЯРКИХ ИМЕН...

           Невероятно трудно смириться с этой невосполнимой потерей. Сочетание слов "не стало Перча Зейтунцяна" звучит нелепо, невероятно, хотя мы знали, что в последние годы он чувствовал себя не лучшим образом. Известный прозаик, выдающийся публицист, талантливый драматург, неравнодушный человек Перч Зейтунцян в своем творчестве отразил острейшие проблемы времени, жизнь и борьбу своего народа в судьбоносные часы его истории. Его творчество вобрало в себя любовь и гнев, смятение и твердость - все, чем полон наш сегодняшний мир. Нам еще предстоит осознать, какую потерю понесли с его уходом наша литература, театр, искусство в целом.

         ОН БОЛЬШЕ ЧЕМ КТО-ЛИБО В СОВРЕМЕННОЙ АРМЯНСКОЙ КУЛЬТУРЕ ПОДХОДИЛ ПОД ОПРЕДЕЛЕНИЕ классического интеллигента. Интеллигентность сквозила во всем его облике - в умении общаться и выслушивать своего собеседника, в одежде и жестах. Сама его внешность не могла не привлечь внимания: сухощавый, статный, истинный европеец со светлыми глазами, в которых порой (если он чем-то был рассержен) сквозила непокорность. А чаще всего эти светлые глаза излучали ровный теплый свет.

         Перч Арменакович вошел в армянскую культуру стремительно и вместе с тем тихой походкой грустного человека, как будто существовал в ней всегда. Так, впрочем, оно и было. Потому что его ждали - и не только в литературе. Проза Перча Зейтунцяна - от первого еще несовершенного рассказа "Подарок", первой книги, увидевшей свет в 1956 году, его переводов до самых последних повестей и рассказов - полна энергии, напряжения, высокого смысла. Он привнес в армянскую прозу собственные ритмы и краски - "Самый грустный человек", "Легенда о разрушенном городе", "Не смотри в зеркало", "Остановись, шар земной", "Встать, суд идет", "Последняя игра", "Иисус Назаретянин и его второй ученик" и другие его повести и пьесы поражают особым способом мышления, своеобразием видения. Их автор - повелитель странного мира - реального, но словно бы пропущенного сквозь некую линзу, излучающую гротескный, измененный авторским глазом свет. Он говорит фразами, не описывающими, а вскрывающими явление, человека. К тому же у Зейтунцяна был особый писательский аппарат со своими признаками литературной техники, умением заострять психологические детали, выразительность и тонкость мысли, богатство собственного словаря и способность слышать и воспроизводить прямую речь. Все его книги свидетельствуют об этом.

         Но особенно значителен вклад Зейтунцяна в область театра, где каждая постановка по его пьесам становилась событием. Подобное случайностью не бывает - случайности такого уровня парами не ходят. С первых же его пьес еще середины 60-х годов прошлого столетия режиссеры считали для себя честью ставить Зейтунцяна. Не потому, что заведомо гарантирован успех, а потому, что ставить его было интересно. Его пьесы поднимали острые вопросы бытия, исследовали драматические события истории, бурного XX века, полные страсти и трагизма. Кто из современных армянских драматургов с такой философской глубиной, убедительностью и страстью умеет читать письмена судьбы своего народа? Все это и выделяло Зейтунцяна как явление армянской художественной культуры с отчетливо проступающей печатью времени.

         НЕ СЛУЧАЙНО ЗАМЕЧЕНО, ЧТО ПОДЛИННУЮ ИСТОРИЮ ЧЕЛОВЕКА ПИШЕТ НЕ ИСТОРИК, А ХУДОЖНИК. Имеется в виду "человеческая" направленность исследовательского поиска, которую диктует писателю сама специфика художественного творчества. Не хроника исторического события, но его глубинный исторический смысл, не описание исторической личности, но раскрытие его внутренней, духовной биографии волнуют писателя и тогда, когда он обращает свой зоркий взгляд в даль минувшего.

         Путем постижения мира и человека в мире шел Перч Зейтунцян. Верный себе, он, как правило, решал историческую тему в повести, превращая ее затем в пьесу, и бурным оживлением этого жанра театр во многом обязан Зейтунцяну.

          Об одной из самых драматических страниц истории повествует зейтунцяновская пьеса "Легенда о разрушенном городе", которая с огромным успехом поставлена на наших театральных сценах. В этой пьесе идея государственности, необходимости ее защиты для жизни страны, оказавшейся в тисках могущественных империй, выражена в сложных переплетениях судеб, социальных противоречиях. Крепкая композиционная структура, точная расстановка противоборствующих начал придают пьесе направленность, помогают воссоздать атмосферу острой борьбы в раннефеодальной Армении.

        Образ Аршака II - сложный, неоднозначный. Он жесток и способен на несправедливость, но в действиях своих чаще всего предстает как государственный деятель, озабоченный судьбами страны. Он создает своеобразный город Аршакаван. Но вскоре воцарившиеся здесь порядки, социальная несправедливость, обман разрушают мечту царя. Город пал...

        Острые социальные проблемы затрагивал Зейтунцян во всех своих пьесах, успешно идущих на сценах Ереванского драматического театра и на сундукяновской сцене. В основе некоторых пьес лежат реальные, чаще всего известные факты. Но у Зейтунцяна было поразительное умение снимать с известных явлений налет обыденности, увидеть в них необъясненное. Каким бы тусклым ни было явление, под пером драматурга, пройдя сквозь плотные слои его размышлений, оно обретало новую связь. И потому кажется неожиданным. Зейтунцян знал законы сцены, тонко их чувствовал, и потому любая тема получала у него неординарное решение. И в его публицистике, и в набросках всегда ощущается острая мысль глубоко думающего человека.

         Зейтунцяна, прошедшего большой творческий путь, до конца жизни терзали вечные вопросы бытия. Он стремился растревожить ими неподатливого сегодняшнего зрителя, не боясь насмешливого цинизма. Хотя говорил о них удивительно просто: "Я никогда ничего не требовал от человека, кроме добра и справедливости".

         "Мы живем в момент великих потрясений, когда нет никакой стабильности, - заметил он однажды во время репетиции в Драматическом театре. - Наша жизнь трансформируется с небывалой в прошлом скоростью. Можно проснуться утром и увидеть, что мир, в котором мы живем, уже совсем не тот, каким был. В последних пьесах я как раз и хотел передать это чувство неуверенности и сиюминутности".

        КАКИЕ ВОПРОСЫ ТРЕВОЖИЛИ ЗЕЙТУНЦЯНА В ПОСЛЕДНИЕ ДВА ДЕСЯТИЛЕТИЯ? Что случилось с нами в новом тысячелетии? Почему наша история подвергается извращенному осмеянию? Почему мы позволяем издеваться над нашими традициями, плевать в родники культуры? Почему родной язык коверкается и заменяется сленгом? Почему мы оказались на периферии общественной и культурной жизни? Как стало возможным навязывать нам суррогаты западной культуры? Кто виновен в насаждении новых идолов - культа денег, эгоизма. Все эти вопросы поднимал Зейтунцян на страницах республиканской прессы, в том числе в нашей газете. Все эти годы голос писателя был чист даже тогда, когда все камертоны поспешно убирались. Это дорогого стоит!

         Все эти нелегкие годы Перч Зейтунцян сумел сохранить лицо, высказывая свою точку зрения, иметь собственную позицию по многим вопросам дня сегодняшнего и дня будущего. Он избегал громких фраз, остерегался говорить о творчестве, видимо, считая его интимным процессом. А на вопрос, счастлив ли он, отвечал, что абсолютно, так как ему многое удалось сделать.

         Конечно, Зейтунцяну, как и всей нашей интеллигенции, жилось нелегко. Но он умел и научил многих отворачиваться от суеты. Он не обзавелся сытым бытом, "нужными" связями, не жаловал официоз, к которому никогда не принадлежал, даже будучи секретарем Союза писателей и министром культуры РА. Он был отдален от этого силой натуры, врожденной честью. В последние несколько лет он болел, но душевные силы рождали терпение и веру. Веру в предназначенность искусства, просветительства, жертвенности. С этим он и жил всю жизнь.

         Творчество Перча Зейтунцяна освещено светом крупной личности, проникнуто мощью и целомудрием народной души, что и принесло ему всеобщую любовь. Конечно, оно нуждается в глубоком осмыслении как неповторимое, своеобразное, индивидуальное явление. Оно не потускнеет со временем и снова и снова будет давать о себе знать в творчестве армянских деятелей театра - режиссеров, актеров, с кем работал этот большой художник, кому передал частицу своих мыслей, идей и привил свое понимание истории нашего народа, природы живого театра, его высокого назначения. Оно непременно найдет своих исследователей, которые полно, пристально и подробно рассмотрят истоки и особенности душевного жара, отличавшего этого драматурга и истинного патриота.