ЭТОТ ЗВЕЗДНЫЙ ТРАМВАЙ "ЖЕЛАНИЕ"

Уже больше полувека главная пьеса Теннеси Уильямса "Трамвай "Желание" не сходит во всем мире с накатанных репертуарных рельсов. Уже почти двадцать лет числится этот "Трамвай" и в нашем театральном депо. В нынешнем сезоне в трамвайном парке прибыло. Сурен ШАХВЕРДЯН, собрав звездный во всех смыслах состав, отправил в рейс свой "Трамвай "Желание".

ЗДЕСЬ ЕСТЬ СВОЯ ПРЕДЫСТОРИЯ. КОГДА 19 ЛЕТ НАЗАД В РЕПЕРТУАРЕ Национального академического театра им. Сундукяна появился "Трамвай "Желание", прекрасный, горячо любимый зрителем, не сошедший со сцены по сей день, он на первых порах числился дипломной работой Сурена Шахвердяна. Однако не только тем, кто изнутри, но и просто искушенному зрителю было ясно: спектакль делал мастер со всегда узнаваемым почерком, отец вышеозначенного дипломника, народный артист и на тот момент худрук главного театра страны Ваге Шахвердян. Буквально через год его имя стало значится и на афишах, а Шахвердяна-младшего, ставящего спектакли в отечестве своем и за его пределами, всю дорогу дергали здоровые амбиции: "Я еще сделаю свой "Трамвай". Так вот час Х настал, Сурен сдержал обещание, и, что главное, поставил ударение на слове "свой".

Пьеса Уильямса тем и соблазнительна, что крепко, прямо-таки по-бродвейски прописанный сюжет оставляет простор для тонкой нюансировки характеров — потому, наверное, и не сходит этот "Трамвай" со сцены. Все знают, что главная тема пьесы — столкновение хрупкости и грубой, животной силы, конфликт одиноких человеческих надежд и будничной правды жизни. Но внутри темы возможны разные вариации.

В спектакле 1999 года Ваге Шахвердяна, сделанном с постоянным другом и соратником Евгением Сафроновым, можно было узнать постановщиков знаменитых "Трех сестер" и угадать будущих создателей "Вишневого сада". Большой стиль тогда еще не сошел со сцены. Тот "Трамвай" дышал атмосферой потери мечты и жизни. В нем звучал очень чеховский мотив утраты дома, разобщенности и непонимания близких, даже родных людей, запертых в "одиночные камеры" своих одиноких существований, в нем были "цветы для мертвых" и утонченный, изысканный финал.

ТРАМВАЙ ПО ИМЕНИ "ЖЕЛАНИЕ", УПИРАЮЩИЙСЯ В НИКУДА, В ТРАГЕДИЮ БЕЗНАДЕЖНОСТИ, приобрел в антрепризной постановке Сурена Шахвердяна тоже немного символистский вид. "Анфас" трамвая по имени "Желание" в натуральную величину периодически высверкивает желтым глазом из глубины сцены, готовый со звоном и скрежетом пройтись по судьбам, неся с собой угрозу и тревогу. На этом "символизм" заканчивается. Но спектакль не делает попытки обзавестись бытовыми подробностями жалкого нью-орлеанского захолустья.

Верный себе Сурен Шахвердян предпочел строгое черно-белое кино, монохромность пятидесяти оттенков серого, которая не забивает спектакль, а становится именно фоном для разыгрывающихся здесь страстей. На этом фоне он выстраивает продуманные, графичные мизансцены и даже сцены с толстым-толстым слоем эротичности – красивые донельзя и выдержанные в отменном вкусе.

Уже было сказано, новый "Трамвай "Желание" - спектакль антрепризный, то есть призванный не только говорить о высоком, но делать кассу. В новом спектакле про животную страсть и связанный с ней "мильон терзаний" заняты суперзвезды театра и кино и даже музыки – Луиза Гамбарян, Степан Гамбарян, Нарине Петросян и Арамо. Так что касса спектаклю уже гарантирована. Впрочем, тут надо отметить и отвагу Шахвердяна-младшего, рискнувшего свинтить антрепризу на почве классической драмы, и поначалу растерянность зрителя, предпочитающего звезд в упаковке фаст-фуда.

Итак, конфликт человека штучного и человека "нормального", хрупкой души и жизненной силы, изысканности и ординарности, заложенный в пьесе, ни на минуту не утратил актуальности. Пьеса о том, какой трагичной может быть чувственность, как болезненно столкновение уходящей, аристократической натуры и наступающей животной силы. О том, какой бывает женщина в полном тупике, о человеческой уязвимости  и еще о тысяче вещей, зависящих от решения, от трактовки, то есть от режиссера. Режиссер это понимает, но помнит, что спектакль антрепризно–звездный и главная его задача – подать звезду. А потому освобождает пьесу от второстепенных персонажей, оставляя звездный квартет солистов.

СТЕПАН ГАРИБЯН В РОЛИ СТЭНЛИ КОВАЛЬСКОГО, ПРИВЫКШЕГО ЧАВКАТЬ ЗА ОБЕДОМ, крушить мебель, если что-то приходится ему не по вкусу, и, провоцируя Бланш, изображать орангутанга, который радуется банану, вызывает смех в зрительном зале. Актер отлично изобразил эдакого ухватистого быдлогана. Но этот Стэнли не так уж прост - право быть сильным и безжалостным он не присвоил, а перед самим собой заслужил. С трудом выстроил свой мирок, границы которого точно знает. Все, что выходит за них, что не вписывается в его представление о человеке и человечности, требует немедленного отторжения. Понятное дело, что выламывающаяся из привычных рамок Бланш вызывает у него только раздражение.

Режиссер и артист не настаивают на брутальной сексуальности Стэнли, как бывало в некоторых версиях. Никакого сексуального притяжения здесь обнаружить не удастся, и даже насилует он сестру жены, кажется, всего лишь в качестве наказания за неправедный образ жизни. Вместе со Степаном Гарибяном входит в спектакль мотив простоты, что хуже воровства, - той простоты, для которой всякая сложность - повод для войны и агрессии. Когда-то американский критик Г. Клермен писал, что такие, как Стенли, создают почву для фашизма, "если рассматривать последний не как политическое движение, а как состояние бытия". Что ж, актуально до чрезвычайности.

Совсем иной характер - Митч, которого Арамо не боится иногда сделать смешным. Пожалеть его зрители всегда успеют - ну хотя бы когда поймут, что ухаживания за Бланш вызваны не столько его затухающим мужским рвением, сколько стремлением утешить умирающую мать. Композитор, музыкант и певец, каким его знает и любит публика, предельно достоверен, играя местного обывателя с претензией на неуклюжую галантность, сколь доверчивого, столь и заурядного, нелепого заморыша и типичного маменькиного сынка. Он может и хотел бы помочь бедной Бланш своей любовью, да вряд знает, что это такое, воспитанный все в той же норме. Хотя режиссер и облегчил задачу публике, перекинув мостик от Арамо-певца к Арамо-актеру. Зазвучит музыка, условно говоря, музыка любви - и у Митча в замечательно исполненном этюде не просто расправится спина, у него вырастут крылья, на которых можно улететь далеко-далеко. Такая вот правда жизни от Арамо.

Здесь же Стелла в исполнении Нарине Петросян. Вовсе не опустившаяся и полностью погруженная в семейную жизнь, как в хрестоматийной трактовке. В ее родство с Бланш легко поверить, насколько гармоничен дуэт двух сестер. Эта Стелла сохранила в себе и память о родительской усадьбе, и любовь, и память и даже достоинство. И Стенли в рот с благоговением она не смотрит, а просто точно знает, что ночная кукушка дневную перекукует.

И ВСЕ-ТАКИ "ТРАМВАЙ "ЖЕЛАНИЕ" - О БЛАНШ ДЮБУА, ДЛЯ БЛАНШ ДЮБУА И ПРО БЛАНШ ДЮБУА. И стоит надеяться, что зритель, обожающий Луизу Гамбарян в сериалах и имеющий в душе хоть какие-то тонкие струны, придет после этого спектакля к заключению, что ходить в театр все-таки лучше. Свой первый выход Луиза словно срисовала с лучшей голливудской иконы - образца по имени Вивьен Ли, но не из одноименной роли в одноименном фильме, а в картине "Унесенные ветром". Актриса просто ослепительно хороша, а к образу красавицы-аристократки добавляет по вкусу недорогого кокетства, неуверенности, нервического надлома и бережно по нарастающей проносит приготовленную смесь до самого финала спектакля.

Бланш тащит за собой не столько массивный гардероб платьев, сколько багаж утрат, среди которых главная - ее мальчик, ее юный муж, застрелившийся на вечеринке после того, как она увидела его в объятиях не другой, а другого. Вот эта вечеринка до сих пор не отпускает Бланш Дюбуа. И звук выстрела звучит в ее душе вновь и вновь, притворяясь другими звуками. Но героиня Луизы Гамбарян не выглядит жертвой мании преследования. В ней утонченность, внутренняя свобода и ранимость. В ней опасная сексуальная маркость и обаяние соблазна. И в ней крах мечты и жизни, заставляющий актрису разбиваться на осколки на глазах изумленного зрителя. Луиза Гамбарян несет свою линию – плетет кружева, оставаясь верной тезису "искусство – это всегда чуть-чуть". Когда она начнет произносить финальный монолог Бланш Дюбуа, мы понимаем, что она в своем страшном трамвае действительно доехала уже до последней станции.

Душераздирающую последнюю картину, когда санитары уводят Бланш в дом скорби, Сурен Шахвердян опустил. Возможно, предпочел подпустить антрепризно–сериального оптимистичного сиропу – самолично вышел из зала, мол, пойдем, Бланш, я уведу тебя туда, где нет грязи и злых людей. Тут с оптимизмом получилось не очень. Из ослепительного света выезжает трамвай, под звон и скрежет все так же посверкивая желтым глазом, и все участники спектакля вместе с режиссером идут ему навстречу. То ли их ждет свобода, то ли всем, а не только Бланш суждено погибнуть под колесами трамвая по имени "Желание"…

Зрители аплодировали до боли в ладонях и уходили из зала меланхолически задумчивыми. А это уже оптимистический финал.