ШЕСТЬ СТРАНИЦ С ЛЮБОВЬЮ

Вниманию читателя предлагаем воспоминания Рудольфа Арцруновича Мовсисяна, одного из ближайших друзей известного композитора конца ХХ века, народного артиста СССР, лауреата Государственной премии Микаэла Таривердиева(1931-1996). 

РУДОЛЬФ АРЦРУНОВИЧ ПРОИСХОДИТ ИЗ ИЗВЕСТНОГО РОДА МОВСИСЯН - выходцев из знаменитого поселения Цгна провинции Гохтн исторической Армении (ныне это село Чананаб Ордубадского района Нахиджевана). Мовсисяны, как и многие большие и малые роды, начиная с первых десятилетий ХХ века были насильственно переселены в Армению, Иран, Россию и в разные страны Европы.

Рудольф Мовсисян родился в 1935 г. в Гюмри, в семье переселенца из села Цгна Арцруна Григорьевича Мовсисяна (1903-1984). А.Мовсисян, получив высшее военное образование, дослужился до чина полковника и кроме Армении долгие годы служил в Москве в органах госбезопасности и разведки СССР. Он был награжден орденами Ленина, Красной Звезды, множеством медалей. В 1954 г. oн начал писать мемуары "Моя родословная" (успел написать всего 15-17 страниц), позднее дописанных его сыном Рудольфом, который дополнил воспоминания отца, добавив главу, в которой представил и свою биографию, рассказал о своей деятельности, друзьях, встречах и думах. Таким образом появилась рукопись "Моя родословная: мои друзья, мои встречи и мои раздумья" (51 с.), написанная в 1954-2013 гг.

Среднее образование Р.Мовсисян получил в Ереване в школе им. Дзержинского, а музыкальное (класс скрипки) – в музыкальной школе им. А.Спендиарова. Испытывая влечение к музыке, он тем не менее избрал профессию врача и стал хирургом, специализировался в области кардиологии. Защитил докторскую диссертацию, был удостоен звания заслуженного врача. Кроме Еревана он работал в Целинограде, Москве, Алжире. Более 15 лет был заместителем директора по науке, а с 2010 г. – советником директора в московском Институте коронарной и сосудистой хирургии РАМН.

В годы своей профессиональной деятельности Р.Мовсисян встретил и завязал дружеские отношения с рядом известных людей как из области медицины, так и из других областей. В своих мемуарах он кратко представляет академиков Владимира Бураковского и Лео Бокерия. Третьей личностью, которую Р.Мовсисян  буквально почитал, является Микаэл Таривердиев. Посвященные ему шесть страниц выделяются своей теплотой и особенным почтением. Они были написаны в 2012 г., спустя шестнадцать лет после смерти М.Таривердиева.

Представляемые вниманию читателей и особенно биографам М.Таривердиева сведения (с согласия автора), несомненно, прибавляют штрихи к портрету великого композитора и человека и в какой-то мере освещают отдельные моменты его бурной творческой деятельности.

Аргам АЙВАЗЯН, арменовед-нахиджевановед, заслуженный деятель культуры РА

МИКАЭЛ ЛЕОНОВИЧ ТАРИВЕРДИЕВ

Безусловно, не могу не остановиться отдельно на самом близком, родном и незабываемом друге - Микаэле Леоновиче Таривердиеве, скорее, просто брате, причем самом что ни на есть родном. Сказать, что я его очень любил - это ничего не сказать. Скорее всего, я понял, как он мне дорог после того, как потерял. Прошло уже 16 лет после его смерти, но я до сих пор, если слышу имя Таривердиева или его музыку, не могу сдержать слез. У меня в кабинете висят самые любимые его фотографии, сделанные им самим, и я часто смотрю на них и просто говорю с Микой. ОН был, ОН есть и всегда будет.

ПОЗНАКОМИЛИСЬ МЫ С НИМ НА КВАРТИРЕ МИШИ КАЛИКА, где в шумной компании отмечали окончание работы над фильмом "Цена". Это было в 1968 году и продолжается по сей день, т.к. Мика жив для меня всегда, он всегда рядом. Меня к Калику привел наш друг Изя Сосланд. И вдруг в комнату входит Микаэл, автор музыки к фильму. Красивый, элегантный. Я, конечно, о нем много слышал, очень любил его удивительно мелодичные песни. Изя познакомил нас. "Малыш, - говорит он, обращаясь к Мике, который почти вдвое выше его, - познакомься: это великий хирург, работает у Володи". Володя - это Владимир Иванович Бураковский, их общий друг. Мика посмотрел вокруг и предложил нам уйти от этого шума и суеты. Мы поднялись в квартиру Изи.

Не знаю, какие флюиды прошли между нами, но мы говорили без остановки, Изя нас чем-то кормил, а мы все говорили и говорили. Потом Мика предложил мне пойти к нему, т.к. к Изе должна была прийти Изина любовь - Наташа. Изе было за 40, а Наташе 18 лет. И я лишь помню, что мы долго и нудно советовали Изе не жениться на Наташе из-за большой разницы в возрасте. Но Изя на все наши аргументы отвечал: "Пусть я буду счастлив год, это будет мой счастливый год". Как оказалось, Изя был прав, и они прожили с Наташей не год, а долгие счастливые годы. А у меня с этого дня началась новая жизнь.

Буквально на следующий день мне позвонил Мика и предложил встретиться. И так продолжалось долгие годы, мы в течение всей жизни проводили вместе в неделю минимум 2-3 вечера, а с 1977 г. чаще всего с нами была и Мира, наша сестра, наш ангел-хранитель, человек, которым мы очень дорожили и восторгались ее энциклопедическими познаниями и удивительным аналитическим умом. Но прежде всего я хочу теперь, по истечении стольких лет, понять, что же в Мике так притягивало, каким он был?

Он был крайне многогранен, и о нем невозможно судить однозначно. Мика очень самобытный и человек, и композитор. Он очень эмоционален. Всегда стремительный, четкий и аккуратный, безукоризненно порядочный, принципиальный, кристально честный, удивительно добрый, тонкий, уязвимый человек. Главная черта его характера - независимость. Всегда, от всего и от всех. Никогда и никто не мог заставить Мику сделать или сказать то, что он не считал нужным. В свою личную жизнь он впускал только 2-х человек. Это были Мира и я. И я очень дорожу словами Миры, что я был для Мики самым близким человеком из окружающих его друзей-мужчин. Наверное, это было так.

Это был большой умный ребенок, и таким он оставался. Как он страстно спорил с нами, отстаивая свою точку зрения по тому или иному вопросу, но вдруг, особенно когда я и Мира оказывались по одну сторону баррикад, хватался за свою трубку, поднимал брови, расширял глаза и говорил: да неужели это так?

Дорогой Мика, как мне не хватает этих наших споров за полночь! Как я любил эти вечера и ночи, когда Мика усаживался на своем любимом диване, а мы с Мирой, а позднее и с Верой, сидя в креслах, обсуждали, спорили, рассказывали разные истории. Удивительным было обилие тем. Политика (внутренняя и международная), музыка, медицина, индология, философия, человеческие, в том числе и личные отношения, и многое-многое другое. Но мы никогда не обсуждали сплетни и не копались в чужом грязном белье. И как ребенок, он любил всякие игрушки - курительные трубки, зажигалки, очки, пепельницы, но обязательно это были милые, красивые, эстетичные вещицы. Некрасивое Мика не любил, будь то предметы, одежда, внутреннее содержание людей и пр.

ПАМЯТЬ СОХРАНИЛА МНОГО ВОСПОМИНАНИЙ. И ХОРОШИХ СОБЫТИЙ, И ПЛОХИХ. 1977 год. Я приезжаю из отпуска и у гардероба в институте встречаю главного врача Державца Леонида Харитоновича. Слушай, говорит, а у нас лежит твой друг Микаэл, вчера привезли, еле уговорил лечь, у него инфаркт миокарда. Я пулей влетаю в палату. Состояние Мики довольно тяжелое, но я вижу, как он рад мне. Настроение у него, естественно, ужасное, и он дней 10 только и говорит о том, что жизнь кончена, он не сможет работать, писать музыку.

Я каждый день, выходя из операционной, подолгу сидел у него, обнадеживал, что он станет на ноги и все восстановится. Но тщетно. И кардиограмма стояла на месте, никакой положительной динамики. И однажды часов в 11 вечера я из операционной зашел к нему в палату, он опять стал жаловаться, а я вдруг просто заорал на него. "Слушай, - говорю я Мике, - имей совесть, я перенес инфаркт похлеще твоего и сутками не вылезаю из операционной, почему же ты не сможешь писать музыку?" Мгновенно он вскочил, первый раз присел на кровати, свесив ноги. "Да, конечно, ты прав, почему я не подумал об этом?" - сказал он.

И со следующего дня пошла положительная динамика на ЭКГ. А через неделю мне надо было днем ехать в другую больницу на консультацию, но мою машину кто-то загородил, и наши сотрудники помогали мне отодвинуть мою машину, чтобы я мог выехать, Каково же было мое удивление, когда я увидел, что за бампер держался Мика и тащил машину. Он уже поверил в свое выздоровление.

Но окончательно он уверился в этом, когда я дал согласие на его поездку на Кубу. Он как бы испытывал меня: если не соглашусь - дело плохо, если разрешу - все в порядке. Хитро! Пришлось согласиться. Через месяц я сваливаюсь на ту же койку у нас в отделении с острым нарушением мозгового кровообращения. На следующий день ко мне приехала Мира и сказала, что Мика, который после инфаркта отдыхал в Вороново, приедет ко мне. На улице валит снег, ветер наметает сугробы. Не успела она это сказать, как в палату влетает Мика. Я говорю ему: "Ты что, сошел с ума, чего ты приехал, да еще в такую погоду?" На руках у него телевизор. "А как ты будешь лежать без телевизора?" - говорит он. Трогательно. В этом был весь Мика - чуткий, добрый.

Я часто вспоминаю наши поездки в Вороново, в Рузу, в Дом творчества композиторов в Сухуми. Особенно часто вспоминаю поездку в Ереван. Я звоню своей маме, которая тоже обожала Мику, говорю, что мы с ним летим в Ереван. Мама спрашивает, что он любит, что приготовить к нашему приезду. Я говорю, что больше всего Мика любит кебаб. Мы прилетаем и едем к моим родителям. На столе, помимо всего, конечно, появляется и кебаб. Поздно вечером Мика уходит в гостиницу и в 12 ночи спускается в ресторан попить кофе. Его, естественно, узнает официант и предлагает что-либо поесть, расхваливая их фирменный кебаб. Мика не может отказаться.

И ТАК БЫЛО КАЖДЫЙ ДЕНЬ. ДОМА У МОЕЙ СЕСТРЫ МЫ ОПЯТЬ ЕДИМ КЕБАБ, нас возят в Эчмиадзин, на Севан, в Дилижан, и наши дорогие хозяева везде среди прочих вкусностей обязательно подают кебаб. И уже в самолете, когда мы летим в Москву, Мика мне говорит, что наелся кебаба на много лет вперед, при слове "кебаб" ему становится дурно.

Помню, как в Сухуми Мика и Родион Щедрин решили поставить меня на водные лыжи. Я долго сопротивлялся, так как после инфаркта и инсульта боялся глубины. И наконец сдался. Надо было видеть глаза Родиона и Мики, когда от волны встречного катера я упал в воду и забыл отпустить фал. Меня затянуло в глубину, и, когда стало темно, я вспомнил, отпустил фал и всплыл. И вижу, как хохочут на берегу Мика и Родион. Но я вновь стал на лыжи и после того, как простоял на них 3 круга и вернулся на берег, на их лицах была досада. А Родион сказал: "Надо же, как долго мы падали, а этот сразу встал". Из Сухуми вспоминается, как мы любили в кафе у Гали по вечерам пить кофе или есть в городе абхазские хачапури и халву. Было хорошо и светло.

Раньше я часто варил хаш, и, конечно, приезжали Мика и Мира. Моему сыну Рубену было лет 10, и он увлекся фотографированием. Узнав об этом, Мика, забыв про хаш, часа 4 учил Рубена, как делать хорошие фотографии, как проявлять пленку, печатать снимки. А на следующий день привез и подарил Рубену потрясающий фотоувеличитель и массу вещей для фотолаборатории. Я не знаю, что больше обидело бы его - если бы ему сказали, что он написал плохую музыку или что ему не удалась фотография, в чем он, без сомнения, был таким же выдающимся профессионалом, как и в музыке.

Еще одними чертами характера Микаэла были тщательность и дотошность. Если он за что-то брался, то стремился достичь совершенства. Я не говорю о музыке, в которой, по общему признанию, есть созданное им новое направление. Хотя я получил музыкальное образование, но не буду судить о качестве того или иного произведения Мики - об этом весьма подробно написала в их совместной книге Вера. Но на некоторых событиях не могу не остановиться.

Первое - это набившая оскомину история с музыкой к фильму "17 мгновений весны". Вызывает просто отвращение обстановка в Союзе композиторов, позволившая таким образом "пошутить". Всплыла телеграмма, якобы присланная Леем о плагиате его музыки. Мерзкая шутка, которая крайне дорого обошлась и, не сомневаюсь, оказала зловещее влияние на здоровье этого сильного, спортивного человека. Кто бы ни был этот подонок - я проклинаю его.

БЕЗУСЛОВНО, ПОДОРВАЛА МИКИНО ЗДОРОВЬЕ И ТАКАЯ ЖЕ ОМЕРЗИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ с постановкой его балета "Девушка и смерть" в Большом театре. Я, пожалуй, никогда не видел Мику таким счастливым и одухотворенным, как в период, когда шла подготовка к постановке спектакля. Какой же низкий уровень культуры у наших элитарных деятелей культуры! Какая мерзость! Я не говорил Мике ни слова, но, когда спектакль был полностью готов, за день до премьеры его взяли и отменили. После этой истории я не был и никогда не пойду в Большой.

Господа "великие", неужели вам никогда не стыдно? Вспомните слова действительно великого Омара Хайяма: "Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет, Придется все-таки покинуть этот свет, Будь падишахом ты иль нищим на базаре, Цена тебе одна: для смерти санов нет". Но жизнь берет свое. Мы на премьере его оперы "Граф Калиостро", затем монооперы "Ожидание". Изумительный фильм "Адам женится на Еве", трагическая симфония "Чернобыль" и много-много других произведений, рождение которых нередко происходило при мне.

Бывало неоднократно: сидим у него дома о чем-то говорим, и вдруг взгляд у Мики становится каким-то отрешенным, он медленно встает и уходит в мастерскую и начинает играть. Как я любил эти мгновения! Кроме одного, которое мне запомнилось на всю жизнь. Полилась пронизывающая, душераздирающая, удивительная музыка. Мы были с ним одни. Я не удержался и зашел к нему в комнату. Он сидел грустный и вдруг сказал, что это реквием к спектаклю "Мария Стюарт", но написал он этот реквием себе! Я завещаю моему сыну Рубену: на моей панихиде обязательно пусть звучит этот реквием.

Тогда Мика уже чувствовал себя плохо. А началось это в конце 80-х годов. Мика попросил меня послушать его сердце. Появились систолический шум и глуховатые тоны. Сделали электро- и эхокардиограмму, выявили миокардит и невыраженный порок аортального клапана, с небольшим кальцинозом. Ни о какой коронорографии не могло быть и речи, хотя в 1977 году он перенес инфаркт миокарда. Мику госпитализировали в Институт кардиологии в отделение академика РАМН Беленкова Юрия Никитича. И на протяжении 3-4 лет он периодически лечился здесь, естественно, медикаментозно.

Однако порок аортального клапана прогрессировал, и я считаю себя виновным в ранней кончине Микаэла, т.к. никакими уговорами не сумел убедить его в необходимости хирургического вмешательства. Периодически наступала декомпенсация, а в мае 1990 г. наступила очередная декомпенсация: выраженная одышка и печень на 8 см ниже реберной дуги! Медикаментозное лечение бесполезно. Ходить Мика уже не мог. С огромным трудом нам с Верой и Мирой удалось уговорить его срочно поехать к нам в институт им. А.Н.Бакулева.

Это было тяжелое для страны время - нехватка или полное отсутствие необходимых медикаментов, оборудования. Его осмотрели академик Владимир Иванович Бураковский и профессор Цукерман Григорий Иосифович. Затем состоялся консилиум, на котором было принято решение о необходимости срочной операции по замене аортального клапана. Микаэл категорически отказывался от операции, да и наши условия в то время значительно повышали риск операции. Решено было срочно лететь в Англию, где хороший хирург Терри Льюис дал согласие на операцию.

НА НОСИЛКАХ И В КАРЕТЕ "СКОРОЙ ПОМОЩИ" МИКУ ДОСТАВИЛИ ДО БОРТА САМОЛЕТА. По настоянию Владимира Ивановича я полетел с Верой и Мирой, т.к. артериальное давление у Мики поддерживалось на цифрах 80/60 внутривенным введением адреналина. К моему ужасу, на борту давление снижалось до 60/40. Это было в пятницу. А Мика был госпитализирован в наш институт в прошлую пятницу. Достать билеты на самолет, получить визы за 1-2 дня нам очень помог Чингиз Айтматов. Госпитализация была назначена на понедельник. Но состояние Микаэла не позволяло нам два дня продержать его в гостинице. Мира позвонила Терри, и он разрешил везти в клинику прямо из аэропорта.

Через 2 дня наступила компенсация сердечной деятельности, на третий - коронорография и вентрикулография, через день - операция протезирования аортального клапана. На третий день после операции его подняли и повели ходить по лестнице вверх и вниз, на четвертый - Мика уже гулял по парку, на пятый - наша компания сидела в кафе, где, пока я мыл руки, Мика успел выпить свою и мою кружку пива. Но Терри мне сказал о том, о чем я и предполагал: миокард был поражен. Если бы операция была выполнена двумя годами раньше, Мика прожил бы не 6 лет после операции, а значительно дольше.

Вернувшись в Москву, Мика ожил, и его спортивная душа взяла верх. Однажды он звонит мне и говорит, что пешком поднялся на 8 этаж и никакой одышки. Потом вновь водные лыжи и серфинг, любимая музыка.

Умер Мика в своем любимом Сочи, глядя на свое любимое море, рядом со своей любимой Верой. За день до его смерти мы говорили с ним по телефону и договаривались, что я буду встречать его с Верой в аэропорту. Ранним утром следующего дня позвонила Вера и сказала, что Мика внезапно умер. И я встретил Мику... Я почти ничего не помню, как мы его отвезли в морг нашего института, как перевезли его в Дом кино, где проходила панихида, все это было в кошмарном тумане. Но в память врезалось то, что никого из Союза композиторов не было ни на панихиде, ни на похоронах. То ли им наконец стало стыдно перед ним, то ли у них нет даже зачатков совести.

И наконец, не могу не написать о Вере. Я был знаком практически со всеми женами Мики, кроме первой, матери Карена. Мика, безусловно, был влюбчив. Но я никогда не видел его таким счастливым, как с появлением в его жизни Веры. Вера появилась в нужное время, в нужном месте. Она сумела окружить его любовью и заботой, когда Мика особенно в этом нуждался. И я ей бесконечно благодарен за то, что она так бережно и так трогательно делает все возможное для памяти Мики.

Москва, 2012 г.