"МЕДЕЯ" - ВОЙНА ЦИВИЛИЗАЦИЙ

"Если бы не было на свете подлых, вероломных, неблагодарных мужиков-захребетников, то-то славно бы жилось!.." "Все бабы – с…стервы!" Эти основополагающие тезисы можно облекать в разные слова, суть которых – единство и борьба противоположностей. Все течет – ничего не изменяется. Во всяком случае с 431 года до нашей эры, с того момента, когда впервые была показана "Медея" Еврипида, не изменилось практически ничего. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть спектакль "Медея", поставленный Григором ХАЧАТРЯНОМ с молодыми актерами-студийцами Ереванского драматического театра им. Г. Капланяна. 

КОГДА ПЕРЕД НАЧАЛОМ СПЕКТАКЛЯ ГРИГОР ХАЧАТРЯН ОБЪЯВИЛ СОБРАВШИМСЯ, что отныне в Драматическом театре работает студия, невольно подумалось: и эти туда же! Вослед Национальному сундукяновскому и театру "Амазгаин". Боже, храни Государственный институт театра и кино! На деле оказалось, что студия при драматическом вовсе не кузница собственных кадров. Армен Хандикян предоставил возможность уже дипломированным молодым артистам под руководством их более старшего коллеги, актера и режиссера Григора Хачатряна свободно заниматься творческим поиском, наработкой нового театрального языка, к которым так лежит душа Григора, в миру - Грига. Эта компания в самом широком смысле слова уже явила миру нашумевший спектакль "Человек-подушка" по пьесе Мартина МакДонаха, вызвав у молодой и продвинутой публики восторг, а у солидной и консервативной - как минимум недоумение. Кажется, та же участь ожидает "Медею"…

Пока не требует режиссера к священной жертве Аполлон, он предпочитает ставить новую драму. Во всяком случае с Григом дело обстояло именно так. Но – то ли так захотели боги, то ли изменился вектор творческого поиска. А может, как обычно, ничто не изменилось… "Греческая трагедия - это новее, чем сегодняшние пьесы. Я вообще не люблю драматургию, где есть плохие и хорошие, в театре не может быть хороших и плохих. Предпочитаю спектакли, в которых театр не отвечает на вопросы, а ставит их и оставляет выбор за мной, зрителем. Мне кажется, древнегреческий театр с его предысторией и хором не устарел ни на одну минуту. Хотя, когда ставишь, ты все равно следуешь этим канонам-ритуалам, потому что просто невозможно их нарушать. И текст мы практически не трогали. Это не тот случай, когда чем больше копаешься в пьесе, тем больше рефлексий, а значит, трактовок и объяснений. Тут все - непреходящие истины, объясненные в одном предложении", - говорит режиссер.

 НЕ ГОВОРЯ УЖЕ О КУЛЬТОВЫХ ФИЛЬМАХ ПАЗОЛИНИ И ЛАРСА ФОН ТРИЕРА , "Медея" практически не покидает театральную афишу. А уж в последние годы на нее пошел прямо-таки бум. В одной Москве ее сначала по разным литературным текстам поставил в ТЮЗе Кама Гинкас, затем "Медею" Хайнера Мюллера выпустил Шамиль Дыйканбаев. Потом Владимир Берзин представил спектакль "Театр Медеи" по пьесе Владимира Клименко. Наконец, на малой сцене театра Вахтангова появилась "Медея" по пьесе Жана Ануя. Не мудрено, ведь в ней есть вечные манки - любовь и ревность за границами любых моральных норм, отверженность чужестранки, агония отношений мужчины и женщины. А еще в ней есть все-таки изменчивая актуальность.

"При постановке "Медеи" обычно на первый план выходит эта женщина – ее неуемные страсти. Но мне показалось, что сегодня это не только проблема женщины. Это проблема социума, очень глубокая проблема. Эта пьеса во многом объясняет, что происходит в нашем обществе. Когда я задумывал спектакль, сегодняшней ситуации с беженцами в Европе еще не было, но мне все время казалось, что европейская "эксклюзивность", европейский снобизм (в пьесе это Ясон) несколько отрывают их от реальности. А теперь пришли "гунны" - в том числе и наша Медея, которая спустила Ясона с небес на землю. Кавказская женщина, которая пришла с мужем в Европу, и что из этого вышло. Это проблема взаимоотношений в семье, проблема мужчины и женщины, проблема разных культур. Там есть потрясающие тексты, которые звучат абсолютно по-сегодняшнему. Ведь Медея пытается начать думать европейскими категориями, правда, не слишком успешно", - считает Григор Хачатрян.

Справляя поминки по жанру чистой трагедии, он поставил именно такой спектакль, в котором вполне сегодняшний кошмар взрывает архаику первобытного мифа, сметая по пути не только мораль, но и сам язык пьесы. Хотя тексты древних монологов произносятся так, что каждое, отчетливо слышащееся слово полно смысла, а общий смысл фраз можно, кажется, уловить по одному их ритмическому звучанию. Здесь слышатся и мощная глубина античности, и естественная интонация современного мироощущения. Пять женщин хора то произносят строфы стихов по очереди, то соединяют голоса в хоровых речитативах, и надо отдать должное режиссеру, добившемуся от совсем молодых исполнительниц такой полифонии.

СОВМЕСТНО С ХОРЕОГРАФОМ СПЕКТАКЛЯ АРИКОМ АСАТУРЯНОМ ему удалось добиться и удивительного пластического рисунка спектакля, большой редкости на отечественной сцене. Какие "па" выписывают молодые актрисы, стоя на каблуках с платформой, рядом с которыми греческие котурны – легкие детские сандалики! В каком ворожащем, шаманском, демоническом танце кружит по сцене Лидия Григорян – то ли эринния, то ли пифия! Какой лихой беспечный хип-хоп становится антитезой объяснения Медеи и Ясона! Эмма Мкртчян, Мариам Казарян, Кристине Егоян, Лида Левонян, Анаит Карапетян, Лидия Григорян, Нарек Мартиросян, Тигран Мкртчян – актерская команда, реализовавшая замысел режиссера если не с потрясающей душу глубиной, то по крайней мере с виртуозным профессионализмом.

… Вот хмельная Медея выдернула голову из ведра с водой, прочистила мозги, и слышится ее хриплый, размеренно-яростный голос, проклинающей своего мужа, который решил жениться на другой. Вот она медленно идет на зрителя - черноволосая растрепанная женщина. Эти черные волосы, закрывающие лицо, как пятно горя и отверженности. Поочередно пять молодых актрис женского хора будут сменять одна другую в роли солистки Медеи, чтобы из разных женских голосов сложился единый пазл, – образ женщины, в которой всего помногу. Григор Хачатрян возвращает своей героине человеческое измерение, а ее поступкам - психологическое обоснование, то, в чем брато-, детоубийце Медее часто отказывают, ставя ее на котурны мифа.

Только представить себе! Медея помогла Ясону завладеть Золотым Руном, ради него покинула родину, убила родного брата и царя Пелия в попытке добыть Ясону трон Иолка - и вот теперь Ясон женится на дочери царя Креонта и вышвыривает Медею с детьми из Коринфа. Мало того, бесстыдно заявляет: Медея еще благодарна ему должна быть за то, что вытащил ее из варварской Колхиды в цивилизованную Элладу! Что же остается горской девушке, как не уничтожить соперницу, послав ей через своих детей отравленный пеплос и диадему, и уничтожить Ясона, убив собственных детей?

 РЕЖИССЕР ВЗЯЛСЯ ЗА ДЕЛО ДОВОЛЬНО СМЕЛО И ДАЖЕ ВЫЗЫВАЮЩЕ СМЕЛО. Кто-то даже счел, что смелости, новаторства и оригинального видения у Григора Хачатряна тут через край. Причем это не первая его интерпретация древних греков – он уже делал "Орестею". И вновь узнаваемое сочетание сурового психологического реализма, больших метафор, вроде вспарывающих сцену ножей или адепта европейских ценностей Ясона, которому еще нужно поиграть в кубики, – вернуться к истокам. И все ради создания современной формы поэзии, выраженной посредством театрального языка. Именно таким языком Григор Хачатрян рассказывает о столкновении двух миров – мире архаичном, построенном на жертвоприношениях, магических ритуалах, жестокости и насилии, и мире современном, мире рационального и прагматического. И со всей очевидностью показывает невозможность мирного перехода одного в другое. Боги не в силах противостоять варварскому кровавому бунту…

Что самое удивительное в спектакле студии Драматического театра "Медея" - несмотря на все новации, это все-таки древнегреческий театр! Это проявляется не только в звучании еврипидовского стиха, но и в самом естестве постановки, ее канонической выстроенности. А еще в грохоте барабанов, в звоне бубнов, в пении свирели – в музыке, в первозданной, "горской" музыке, которая в исполнении сестер Анны и Анаит Мхитарян сопровождает весь спектакль. Ощущение греческого рока не оставляет даже там, где в плане исполнения спектакль провисает, – в сценах, предшествующих убийству детей. Не стоит винить актрис, которым едва исполнилось двадцать, в неспособности сыграть всю глубину подобных страстей. Но даже в этих сценах интересно наблюдать "Медею", где каждый элемент точно ложится в единый, чеканно четкий, завораживающий образ спектакля.

… Вот Медея покидает Коринф – не в драконьей упряжке. Набросив на плечи норковое манто, везя за собой чемодан на колесиках. Черт, каблук французской лодочки подломился – да, с цивилизацией получилось не очень! Зато вечно молодая Мельпомена полеживала на своем облачке крикнула ей в след: браво, браво!