ПОКОРЯЯ ДУХОВНОЙ МОЩЬЮ

Лучший музыкальный вечер первой половины апреля принадлежит, на мой взгляд, Армянскому государственному симфоническому оркестру под управлением Сергея Смбатяна. Публике, заполнившей до отказа Большой зал филармонии им. Арама Хачатуряна, была представлена монументальная Девятая симфония Густава Малера - сочинение, полное философской значимости, глубины и трагизма.

ЧЕСТНО ГОВОРЯ, на концерт шла с некоторой настороженностью: сумеет ли относительно молодой коллектив преодолеть это труднейшее, грандиозное полотно, каждый звуковой миг которого исполнен внутреннего напряжения? Ведь оно порой неподвластно даже более опытным маэстро. К счастью, опасения были напрасны: Девятая симфония великого Малера прозвучала вдохновенно, во всем гигантском масштабе замысла композитора, покоряя не только силой духовной мощи, но и непосредственно музыкальной красотой.

Удивлял оркестр, осиливший эту трудную партитуру, поражая сыгранностью и отчетливостью деталей, особенностью малеровского звучания, ясностью общей концепции.

Напомним, что Девятая симфония - последняя завершенная симфония композитора, бывшего в пору ее написания руководителем Нью-Йоркской филармонии. Как отмечают биографы Малера, это сочинение он начал писать после того, как врачи нашли у композитора  болезнь сердца и предписали покой. Но как мог находиться в покое художник, для которого жизнь и творчество были горением? Своему сочинению, написанному после диагноза врачей, он не дал порядкового номера, хотя это была симфония, а назвал "Песней о Земле". Очевидно, он боялся, что Девятая окажется последней. Но прошел еще один год - и возникла новая, фактически десятая, но известная под названием Девятой симфонии, которой действительно суждено было стать последним, законченным произведением великого композитора.

"Она написана в том же ключе, что и "Песня о Земле". По сути, это прощание с жизнью, с иллюзиями. Отказ от борьбы - ибо дни сочтены, и сил больше нет. Мучительное сожаление о жизни все-таки прекрасной, несмотря на все ее страшные, трагические стороны", писала Э. Михеева.

ЧАСТО ЛИ мы слышим это сочинение? По всему миру оно звучит гораздо реже, чем другие симфонии Малера. По крайней мере на моей  памяти в последние три десятилетия в Армении она не звучала. Так что в жизнь сегодняшней публики она вошла благодаря Государственному симфоническому оркестру под управлением Сергея Смбатяна. Для многих посетителей (как всегда, было много молодежи) Большого зала эта симфония предстала откровением. И главное, не было какого-то невидимого барьера, разделяющего исполнителей и живую, трепетную, полную нервных сплетений ткань музыки.

Интересно было услышать эту симфонию в исполнении оркестра, в работе которого она рождалась. Как же могли соединиться малеровский обостренный максимализм, неразрешимость конфликтов музыки с той несколько флегматичной "беспроблемностью", которая - хотя бы внешне - явно ощущается в манере оркестра? К чести оркестра и его дирижера надо отметить, что музыканты замечательно воплотили дух этого величайшего произведения, продемонстрировали свои ансамблевые достоинства, чистоту строя, блеск струнных и духовой групп. Они сумели выстроить в единое целое сложный звуковой мир грандиозного творения.

С особым чувством, проникновенно прозвучала первая часть симфонии, в которой выражены неслыханная любовь композитора к Земле, страстное желание жить на ней, наслаждаться ею, пока не придет смерть, а она неизбежно приближается. Темп, взятый Смбатяном в бурлесках, создавал ощущение безысходности и убежденной косности. И от этого, безусловно, выиграл финал, ставший одной из вершин исполнения симфонии. Прощание с жизнью, тема, пронизывающая многие малеровские адажио, здесь слышна, быть может, наиболее пронзительно. Сергей достиг здесь редкой силы воздействия. Нарочито неповоротливый в бурлесках, он в заключительном Адажио заставил оркестр и слушателей сублимировать в символическую сферу малеровской музыки, почувствовать бесконечность и иступленность дления времени.

МУЗЫКА здесь словно рождалась в жестах дирижера: они не были диктующими, а скорее - внушающими, распределяющими невидимые мощные потоки энергии. Музыка оставалась гибкой и текучей, приобретала неожиданные монументальные черты, оседала в нашем сознании роковой истиной, символом конца. И когда симфония истаяла в той тишине, из которой она родилась и перед нами прошла жизнь и смерть, настала другая тишина. Руки дирижера медленно опустились. Тишина. И вдруг зал взорвался, загремел. Уверена, что этот концерт запомнят все, кто в этот день был в зале. Словом, оркестр, подвигнутый Смбатяном на большое и трудное дело, подчинившийся его твердой воле, создает ему репутацию подлинного организатора. Трудно передать, как велика разница в игре оркестра лет пять-шесть назад и нынешней игрой. Это уже совершенно сложившийся коллектив, а его руководитель - созревший мастер, с определившимися четкими идеями, творческой манерой, с очень отчетливой пластикой.

Мне до сих пор помнится исполнение этим оркестром пару лет назад не менее сложной симфонии - Тринадцатой Шостаковича, впервые прозвучавшей в Армении. Для публики это также стало неповторимым событием, общественным актом.

Конечно, несомненно, есть более значительные интерпретации и Тринадцатой симфонии Шостаковича, и Девятой Малера. Есть исключительные трактовки, созданные исключительными дирижерами. Но ведь их единицы. А если признавать одних только великих - тогда не будет и музыки. Это неверно. Стремиться достигнуть их - другое дело.